— Завидуете? — спросил он спокойно, потом дотронулся до моего лица. Николас приподнял пальцем мой подбородок и потянул кверху. Прикосновение его было нежным. Он внимательно разглядывал мое лицо: глаза, в которых блестели слезы и таились все невысказанные слова, которые мне так хотелось произнести, мои полураскрытые в ожидании губы, трепетавшие при воспоминании о его поцелуях, мои щеки, теперь зардевшиеся от смущения…
— Глупое дитя, — сказал он. — Краски на палитре тусклы по сравнению с красотой, которую я ощущаю кончиками пальцев.
— Красотой? Нет, сэр, я не красива. Я даже не хорошенькая.
Легкое движение его пальца заставило меня чуть больше поднять голову. Его лицо склонилось ко мне.
— Вы не боитесь меня? — спросил он мягко, — Нет.
Его глаза всматривались в мое лицо, плечи, руки, возможно, он искал свидетельства моей лжи. Наконец рука его опустилась, он отвернулся.
— С кем вы виделись в деревне? Вы сказали, с другом?
— Да, с другом.
— Это мужчина?
— Да, мужчина.
— А-а… — Он по-прежнему смотрел в окно. — А что, если я запрещу вам видеться с ним снова?
— В этом случае при всем моем уважении к вам я скажу, что это вас не касается.
Я поставила портрет на мольберт и подняла с полу кисти.
— Вы еще будете работать?
— Вы любите его?
Я промолчала. Конечно, я любила Брэббса, но совсем не так, как он предположил.
— Вы выйдете замуж за сына какого-нибудь пастуха и оставите меня?
Он ждал моего ответа — я видела, как напряжены его плечи.
— Мне ненавистна мысль о том, что вы покидаете меня…
В этот момент, равный для меня вечности, когда во мне трепетала каждая клеточка, я продолжала молча смотреть на его профиль, выделявшийся на фоне окна. О, как я любила его в это мгновение! Как я любила за эту ранимость, которую распозна-ла в его тоне, как радовалась невысказанному на-щеку на его привязанность ко мне. Я слышала это в его голосе прежде, тысячу лет назад.
Не было ли слишком большой самонадеянностью рассчитывать, что искра любви ко мне, согревавшая некогда его благородное сердце, разгорелась вновь?
От этой мысли у меня закружилась голова. Неужели где-то глубоко в его сознании таилось воспоминание о том, что мы когда-то испытывали друг к другу, и теперь эта память постепенно возвращалась к нему, пробивалась к поверхности? И я решила узнать это.
— Я подозреваю, что Уолтхэмстоу — тоскливое место, где человек чувствует свое одиночество, верно?
— Это настоящая тюрьма, мисс. Вы правы, здесь очень одиноко.
— Вам надо чаще выходить из дома.
— И дать сплетникам новую пищу для болтовни? Я так не думаю.
Он мягко улыбнулся мне.