Власть сделала невероятные уступки, а результат был обратный ожидаемому. От правительства требовалось принять силовые решения, и они после некоторых колебаний были приняты. Войска для усмирения беспорядков использовались многократно. Самые кровавые события развернулись в середине декабря 1905 г. в Москве, где в течение нескольких дней шли настоящие уличные бои между левыми и войсками. Были жертвы и разрушения. События произвели на многих сильное впечатление. Резко изменились и взгляды главы кабинета, что озадачило даже царя, который, как ему казалось, хорошо знал сановника. В одном из писем матери Николай II заметил: «Витте после московских событий резко изменился; теперь он хочет всех вешать и расстреливать. Я никогда не видал такого хамелеона».
Единого взгляда, универсальной оценки Манифеста 17 октября 1905 г. не было ни тогда, когда он появился, ни позднее. Некоторые считали, что это конституционный акт и что с этого момента идет отсчет конституционной эпохи; другие, и таких было немало, были убеждены, что это лишь «фиговый листок самодержавия», только тактический маневр царизма, желавшего обмануть «народные чаяния» и продлить свое существование. При этом критики никогда не пытались выяснить, в какой мере данное преобразование отражало действительные желания верховной власти, насколько царь был искренен в своем стремлении реорганизовать систему. Деятелям типа П. Н. Милюкова, А. Ф. Керенского, как и их приверженцам, было «раз и навсегда» ясно, что самодержавный режим не способен пойти ни на какие конструктивные изменения, что адепты его — «люди вчерашнего» дня, которым не может быть места в новой, «свободной России». Подобные умозаключения почти совпадали с убеждениями неистовых радикалов в лице большевиков и эсеров, для которых монархическая власть и олицетворявшие ее лица являлись лишь объектом поношения, мишенью, по которой надлежало стрелять, в том числе и в буквальном смысле слова.
Подпись под Манифестом 17 октября далась императору нелегко. Он долго переживал, колебался, но в конце кондов принял то решение, которое не отвечало его собственным представлениям, но, как его убеждали со всех сторон, было необходимо стране, благу России. К этому последний царь всегда был очень чувствителен и мог переступить через личные взгляды во имя благополучия империи. Когда Николаи II подписывал манифест, то он не сомневался, что у власти достаточно сил для подавления «крамолы». Что бы там ни говорили и ни писали политически пристрастные современники и идеологически ангажированные исследователи, но возможности силового решения осенью 1905 г. существовали.