Эвелин едва не задохнулась от злости.
— Думаю, чем скорее мы положим конец этой путанице с именами, тем лучше! — воскликнула она.
В душу Дамарис закралось беспокойство, хотя еще вчера она очень неохотно согласилась принять участие в игре, которую считала недостойной. Но лицо ее оставалось спокойным, а глаза веселыми.
— Я всегда так думала и рада, что теперь ты согласна со мной. Я ухожу и предоставляю тебе объясняться с капитаном, — ответила она. — В самом деле, почему бы тебе самой с ним не объясниться? Так будет лучше. Давай обсудим, что ты ему скажешь. Начни с того, что тебе всегда претило восхищение мужчин твоей кузиной Дамарис. Будучи абсолютно уверена, что подоплека их восторгов — ее наследство, ты убедила Дамарис...
— Да что я — с ума сошла? — воскликнула Эвелин и сердито топнула атласной туфелькой.
— Ну, тогда говори, что твоей душе угодно, однако имей в виду: смысл должен быть таким, как бы ты ни выражала своих мыслей. Иное толкование невозможно.
— А мне кажется, ты заинтересована в том, чтобы обман продолжался, — заявила Эвелин.
— Мне все равно, — Дамарис пожала плечами, — Ты навязала мне эту роль, ты и должна освободить меня от нее. Я проявляла полную пассивность. За все время я ни разу не назвала тебя Дамарис, содействуя обману.
— Какое лукавство! — возмутилась Эвелин. — Какая недостойная игра словами! Ты содействовала обману уже самим молчанием.
— Тут ты права, Эвелин, дорогая, позволь мне молчать и дальше!
— Я с самого начала не одобряла твоей затеи, — вздохнула леди Кинастон. — Видишь, в какое трудное положение ты себя поставила!
— Понимаю, — протянула Эвелин. Щеки ее горели, — О, я понимаю тебя, Дамарис!
— Что-то не верится...
Эвелин презрительно и самодовольно рассмеялась. Она судила о других по себе. Главное, что движет женщинами, думала она, это стремление завоевать любовь и восхищение сильного пола. Вот почему Дамарис так равнодушна к исходу дела. Дамарис завоевала симпатию капитана Гейнора в роли Эвелин Кинастон и теперь ничуть не сомневается, что капитан проникнется к ней еще большей симпатией, узнав, что она — Дамарис Холлинстоун, богатая наследница. Так размышляла Эвелин, закипая от досады. Из путаницы, ею же созданной, был единственный выход — тот, что предложила Дамарис. Эвелин сама подливала масла в огонь: поиск справедливого решения был не в ее привычках. В любом случае, рассуждала она, объяснение ничем не повредит Дамарис, не унизит ее, а вот ее, Эвелин, унизит непременно. Что ж, раз ее побили ее же собственным оружием, остается лишь найти новое, более грозное.