Именно ввалится, иначе его появления не опишешь. О’Нил, рыжий, цветущий, с озорными голубыми глазами, сейчас был смертельно бледен. На лице его выступили капельки пота, взгляд блуждал. Сапоги покрывала дорожная пыль. Он принес с собой ощущение спешки, беспорядка, тревоги.
Все вскочили, вопросы посыпались градом. О’Нил бессильно опустился на стул, схватил рюмку нантского коньяка, заказанную сэром Томасом, и бесцеремонно ее осушил.
— Игра закончена, джентльмены! — заявил молодой ирландец и, оглядев собравшихся, добавил: — Нас предали, заговор раскрыт!
Наступило тягостное молчание. Заговорщики неотрывно глядели на юношу, принесшего столь ужасную весть. Молчание нарушил лорд Хэрвуд.
— Кто? — спросил он таким зловещим тоном, что предатель, заслышав его, бросился бы наутек.
— Не знаю, — последовал ответ. — Клянусь, это единственное, чего я не знаю. Нас предали — в этом нет никаких сомнений! Чудо, что я здесь и могу сообщить вам о предательстве. Клинтон, Браунриг, Холмдейл, Спенсер Гэмлин и сэр Верной Бьюик арестованы с предъявлением ордера на арест. За ними предполагают арестовать вас, Хэрвуд, и вас, сэр Томас.
— Пусть арестуют, будь они прокляты! — сказал ветеран. — Что еще новенького?
— Выписан ордер и на мой арест, но нет худа без добра, иначе я не смог бы предупредить вас об опасности.
Снова посыпались вопросы. Конец им положил капитан Гейнор. Он заговорил впервые с момента появления О’Нила.
— Давайте обсудим наше дело спокойно, джентльмены, — предложил капитан. — Так мы выиграем время, а это сейчас важнее всего. Прошу вас сесть.
Капитан произнес эти слова властным голосом. Внешне он был самым спокойным в компании, вернее, единственным спокойным здесь человеком. Заговорщики подчинились, прекрасно понимая, что в таких чрезвычайных обстоятельствах нужен предводитель, что капитан Гейнор не только королевский посланник, но и прирожденный руководитель. Все сели, сел и капитан.
Он был не новичок в подпольных делах и слишком хороший актер, чтобы выдать свои подлинные чувства. Вот почему он сохранял внешнюю невозмутимость, будто речь шла о сущей безделице. Но в душе он испытывал муку. Замыслы, лелеянные годами, были уничтожены одним ударом. Теперь все надо начинать сначала, и одному Богу известно, суждено ли ему дожить до окончательной победы, венчающей, как его учили, правое дело. Однако душевные терзания не отразились на лице Гейнора. Спокойное и суровое, оно сохраняло невозмутимость, сопутствующую холодности.
Капитан взял одну из длинных трубок и несколько нарочито принялся набивать ее табаком.