Был июль на исходе, стены дышали жаром, в цветнике вырос и распустился подсолнух, и полковник Гвоздев тревожился иногда: «А вдруг проверяют?» Он гнал эту мысль. Он зачитывался Конан Дойлем и старался не думать. Но теперь тревога возвращалась настойчиво и упорно. Однажды ночью он проснулся в поту. Он сел на койку и, затаив дыхание, стал ждать. Чего он ждал, он бы не сумел объяснить. Вокруг было тихо. Но никогда еще он не чувствовал себя таким беспомощным и всеми забытым. Когда-то, на Южном фронте, далеко, на красных тылах, у него захромала лошадь. Он отстал от полка и пешком побрел по дороге. Колыхалась необозримая, уже спелая, ярко-желтая рожь, да сильно пахло полынью. И не было никого. Он был беспомощен и заброшен. Так и теперь. И теперь даже хуже, гораздо хуже. Он попытался заснуть, но было душно. А в ушах раздавались выстрелы, предостерегая и угрожая.
В середине августа его пригласил на допрос старший начальник. На этот раз полковник Гвоздев шел бодро, почти уверенный, что не сегодня завтра освободят. Эта успокаивающая уверенность выросла в последние дни. Она выросла потому, что уже давно прогулка длилась не полчаса, а значительно больше, что ему поставили в камеру новую лампочку. Он нанизывал эти мелкие домашние признаки и делал из них утешительный вывод, — тот именно, которого страстно желал.
— Садитесь.
Полковник Гвоздев закурил и попробовал улыбнуться.
— Жарко сегодня, товарищ…
Начальник строго взглянул сквозь очки.
— Вы нам сказали неправду.
— То есть?.. То есть как это, товарищ?..
— Вы не знаете как?.. Вы говорили, что ручаетесь за каждое ваше слово. А вот, полюбуйтесь сами.
Он протянул ему справку. Справка сухо гласила, что бывший мировой судья гор. Киева, Александр Петрович Авдеев, скончался в 1917 году, в январе.
— Вы ведь его называли?
— Я… Нет… Да, кажется, называл…
— Ну-с?
Полковник Гвоздев развел руками.
— Не понимаю… По чести и совести. Не понимаю, товарищ… Здесь какая-то ерунда.
— Именно ерунда… — подтвердил начальник и порылся в столе. — А вот еще документ.
Документ, доказывающий, что пароли «Синего Креста», сообщенные Гвоздевым, явно дуты.
— Ну-с?..
— Товарищ… Клянусь честью, товарищ!.. Что же это такое?.. Это черт знает что!..
— Да, черт знает что… Ну-с, а что вы скажете насчет гражданки Пальчевской?
Полковник Гвоздев внезапно вспомнил магазин на Кузнецком — влажный запах оранжереи, ирисы и магнолии и за причудливыми цветами смеющиеся глаза. Он побледнел и ничего не ответил.
— Я вас спрашиваю.
— Да, да, товарищ… Сейчас. Я утверждаю. Я продолжаю утверждать, что гражданка Пальчевская дважды приезжала в Берлин…