После обеда сэр Артур отправился в Октагон, где он устроил свою штаб-квартиру. Уолден и Томсон, надев шляпы, вышли на террасу выкурить по сигаре. Освещенный солнцем парк, как всегда, был великолепен. Из дальней гостиной раздавались мощные аккорды фортепьянного концерта Чайковского: это играла Лидия. На Уолдена нахлынула грусть. Тут музыку заглушил рев мотоцикла – еще один гонец спешил сообщить сэру Артуру о ходе поиска. Но ничего нового там не произошло.
Слуга подал им кофе и ушел.
Томсон заговорил:
– Я не хотел упоминать об этом при леди Уолден, но, пожалуй, у нас есть теперь ключик к разгадке того, кто мог быть предателем.
Уолден похолодел. Томсон продолжил.
– Вчера вечером я допрашивал Бриджет Кэллэхэн, хозяйку квартиры на Корк-стрит. Боюсь, я ничего из нее не выудил. Но поручил своим людям обыскать ее дом. Сегодня утром они показали мне, что обнаружили там.
Он вынул из кармана порванный надвое конверт и протянул его Уолдену.
Тот с ужасом увидел, что конверт был украшен гербом Уолденхолла.
– Узнаете почерк? – спросил Томсон.
– Уолден перевернул половинки конверта. На их обратной стороне было написано:
Мистеру Ф. Кшессинскому
19, Корк-стрит
Лондон
– О, Боже, только не Шарлотта, – вырвалось у Уолдена. Он чуть не зарыдал. Томсон хранил молчание.
– Она направила его сюда, – проговорил Уолден. – Моя собственная дочь.
Он уставился на конверт, как бы заклиная его исчезнуть. Невозможно было не узнать почерк, так он был похож на его почерк в молодости.
– Взгляните на марку, – сказал Томсон. – Она написала письмо, сразу же по приезде сюда. Оно отправлено из деревни.
– Как это могло произойти? – спросил Уолден.
Томсон ничего не ответил.
– Феликс был тем человеком в твидовой кепке, – вымолвил Уолден. – Все сходится.
Он ощутил безнадежную печаль, даже скорбь, будто умер кто-то из самых близких. Окинул взглядом парк с его деревьями, посаженными еще его отцом полвека назад, и лужайку, за которой его предки ухаживали целую сотню лет. Теперь все оказалось напрасным, напрасным.
Он еле слышно произнес:
– Борешься за свою страну, а тебя предают внутри нее же социалисты и революционеры, борешься за интересы своего класса, а тебя предают либералы, борешься за благополучие своей семьи, но даже и здесь тебя предают. Шарлотта! Почему Шарлотта?
У него перехватило горло.
– Проклятая штука жизнь, Томсон. Проклятая.
– Мне придется допросить ее, – сказал Томсон.
– И мне тоже.
Уолден поднялся. Посмотрел на свою сигару. Та давно погасла. Он отшвырнул ее.
– Пойдемте.
Они вернулись в дом.
В вестибюле Уолден остановил горничную.