Другая — это была Дэзи — сделала попытку встать: слегка подалась вперед с озабоченным выражением; но тут же засмеялась звенящим, обворожительно нелепым смехом, и я тоже засмеялся и шагнул к дивану.
— На м-меня от радости столбняк нашел.
Она опять засмеялась, словно сказала что-то в высшей степени остроумное, и на миг удержала мою руку, заглядывая мне в глаза с таким видом, будто у нее никогда не было более горячего желания, чем меня увидеть. Она умела так смотреть. Потом она шепотком назвала мне фамилию эквилибристки на другом конце дивана: Бейкер. (Злые языки утверждали, что шепоток Дэзи — уловка, цель которой заставить собеседника наклониться к ней поближе; бессмысленный навет, ничуть не лишающий эту манеру прелести.) Так или иначе, губы мисс Бейкер дрогнули, она едва заметно кивнула мне головой и тотчас же опять откинула ее назад — должно быть, предмет, стоявший у нее на подбородке, качнулся, и она испугалась, что он упадет. Мне снова неудержимо захотелось извиниться.
Апломб и независимость, в чем бы они ни проявлялись, всегда действуют на меня ошеломляюще.
Моя кузина стала задавать мне вопросы своим низким, волнующим голосом. Слушая такой голос, ловишь интонацию каждой фразы, как будто это музыка, которая больше никогда не прозвучит. Лицо Дэзи, миловидное и грустное, оживляли только яркие глаза и яркий чувственный рот, но в голосе было многое, чего не могли потом забыть любившие ее мужчины, — певучая властность, негромкий призыв «услышь», отзвук веселья и радостей, только что миновавших, и веселья и радостей, ожидающих впереди.
Я рассказал, что по дороге в Нью-Йорк останавливался на день в Чикаго, и передал ей привет от десятка друзей.
— Так обо мне там скучают? — ликуя воскликнула она.
— Весь город безутешен. У всех машин левое заднее колесо выкрашено черной краской в знак траура, а берега озера всю ночь оглашаются плачем и стенаниями.
— Какая прелесть! Давай вернемся. Том. Завтра же! — И без всякого перехода она добавила: — Посмотрел бы ты на нашу малышку!
— Я бы очень хотел на нее посмотреть.
— Она уже спит. Ей ведь три года. Ты ее никогда не видал?
— Никогда.
— Ну, если бы ты только на нее посмотрел… Она…
Том Бьюкенен, беспокойно бродивший из угла в угол, остановился и положил мне руку на плечо.
— Чем теперь занимаешься, Ник?
— Кредитными операциями.
— У кого?
Я назвал.
— Никогда не слыхал, — высокомерно уронил он.
Меня задело.
— Услышишь, — коротко возразил я. — Непременно услышишь, если думаешь обосноваться на Востоке.
— О, насчет этого можешь быть спокоен, — сказал он, глянул на Дэзи и тотчас же снова перевел глаза на меня, будто готовясь к отпору. — Не такой я дурак, чтобы отсюда уехать.