А когда я проснулась в третий раз — Луиджо на столе не оказалось. Лежал лишь халат, свиснув желто-зеленым концом к полу. Из камина тянуло запахом сухой жженной пыли, а на золе виднелось в свете разгорающегося за окном дня два отпечатка босых ног. По-видимому, коновал не захотел выйти из трапезной через дверь (то ли боялся засады там, то ли решил не компрометировать меня), а нашел этот выход, доказывающий наличие ума у него и смекалки — через дымоход. Чудак не знал, что я собиралась с утра назвать его женихом своим, а днем с ним обвенчаться.
Рассмеявшись над случившимся, я спрыгнула со стола, быстро натянула на себя штанишки, оправила платье и, подойдя к шнурку, висящему возле моего стула, дернула за него. Где-то в другой комнате прозвенел звонок — и почти тотчас в трапезной появился мажордом, держа, по обыкновению, в правой руке жезл, но нечесаный и явно не выспавшийся.
— Служанку ко мне! — приказала я. — С горячей водой и полотенцем.
— Слушаюсь, синьора! — ответил мажордом и низко поклонился. — Желаете выехать до завтрака?
— Куда выехать? — не поняла я.
— Во Флоренцию, синьора. Пойду будить конюхов…
Сообщение о том, что конюхов надо будить, и воспоминание о том, что я собиралась сегодня с утра отправиться во Флоренцию, несколько отрезвили меня. . — Что — еще рано? — спросила.
— Петухи пропели, — услышала вежливый ответ. — Но слуги еще спят. А вы уже спустились из спальни, синьора?
— Пусть еще поспят, — разрешила я, игнорируя слова его о спальне. — Только пошли кого-нибудь к коновалу Луиджо. Мне донесли, что вчера он поссорился с мавром… — встретилась с лукаво блеснувшими глазами мажордома, поспешила поправиться. — Я его вызвала сюда, но не дождалась. Теперь хочу узнать: что случилось?
— Луиджо уехал, синьора, — сказал мажордом.
— Куда? — удивилась я. — Когда?
— Ночью, синьора. Он заходил ко мне, чтобы предупредить, что отправляется в Рим.
— Зачем? — окончательно растерялась я.
— К святейшему папе римскому, синьора, — ответил он. — Дабы покаяться в свершенном грехе.
Далее расспрашивать было нельзя. Можно было лишь гневаться. Ибо доля властителя судеб человеческих состоит в обязанности поступать не так, как велит сердце, а как требует этого звание его. Графиня Аламанти должна гневаться на своего холопа Луиджо, посмевшего без разрешения хозяйки покинуть ленные ее владения. Мне же в этот момент хотелось расплакаться от обиды за себя и от злости на коновала, оказавшегося обыкновенным деревенским дураком, упустившим свое счастье. Я открыла было рот для ругательств, но мажордом и на этот раз упредил меня: