После этих слов я состроила на лице выражение полного презрения к этим плебеям, возомнившими себя хозяевами жизни Аламанти. Какой-то там загаженный граф заставил их вновь испугаться за свои жалкие жизни — это я увидела по их мордам.
— Графия Аламанти никогда не лжет! — гордо произнесла я. — А ты… — потребовала от Григорио, — извинись.
И разбойник, краснея не то от стыда, не то от обиды, под холодным взглядом атамана опустился на одно колено, склонил голову.
— Ну, что? — донеслось из ямы. — Вы и теперь не вытащите меня из этого дерьма? Мне помыться надо! И отдохнуть.
Лепорелло вздохнул — и приказал разбойникам бросить конец веревки в колодец.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
София теряет отца
1
Мелкая ссора. Будто и незамеченная самими разбойниками, а, по сути, ставшая началом на пути нашего с графом освобождения…
Все дело в том, что Григорио, очутившись на коленях передо мной, почувствовал себя униженным не тем, что опустился на пресловутое колено, а тем, что атаман унизил его в моих глазах. Разбойник почему-то сразу забыл о том, что это именно я потребовала извинений за грубость по отношению ко мне. Последним, что отпечаталось в его глупой голове, было выражение торжества на лице атамана. Потому, получив приказ вытащить графа из ямы, он вскочил с колен с радостью на лице и с полным злобы сердцем.
Вытащить графа из ямы оказалось не так уж и просто. Весельчак изнемог настолько, что ухватиться покрепче за веревку был не в силах, а спускаться в ту мерзость, какой представлялась всем нам яма, никто из разбойников не желал. Хорошо еще, что пришла мне мысль посоветовать графу обвязать себя веревкой за пояс, что тот и сделал, а разбойники начали его тянуть. Втроем, ибо граф был не в силах помочь им снизу.
Вот тут-то и произошло то, что мне показалось результатом всех моих заигрываний с разбойниками, а им — лишь продолжением недавней ссоры…
Когда смердящего и грязного, как черт, графа дотянули до верха ямы, и Лючиано оттолкнул его ногой от края бездны к твердой почве, Григорио неожиданно упал. Да упал так неловко, что левая нога его выскочила вперед и ударила в подошву сапога Лепорелло, стоящего на самом краю ямы.
Атаман закачался, бросив веревку и, балансируя руками, как канатоходец, только чудом не рухнул прямо туда, откуда только что вытащили графа, упал на камни.
Мой вскрик, мат Лючиано и громкие извинения Григорио заглушила ругань Лепорелло:
— Ты это нарочно, мерзавец! Ты хотел меня столкнуть! Ты… — далее понеслась такая брань, что дамам, которые могут прочитать эти строки, следовало бы закрыть глаза и заткнуть уши, но я просто опущу весь этот текст, оставлю в своем сердце, как память о том, что следует говорить с людьми, собирающимся меня убить.