— Улыбнись.
— Пошел к черту, — сквозь зубы процедила она. Жан-Пьер засмеялся и многозначительно взглянул на
Диану. Этот ублюдок, как большинство мужчин, играл на ее страхе, он его возбуждал.
— Я еще увижу, как вы за это заплатите, сэр.
— Как бы не так! Ты и твое тело, малышка, заплатите мне. — Он запустил пальцы ей в вырез, чтобы ущипнуть сосок, потом ухмыльнулся и отошел.
«О, глупцы, — подумала Микаэла, — да я скорее убью вас при первой же возможности, чем позволю кому-нибудь прикоснуться ко мне». Портьера отодвинулась. Послышались одобрительные мужские голоса, но девушка не видела лиц, устремив взгляд на разводы плесени в дальнем углу. Мысль, что она может на миг оказаться в объятиях развратника, способного заплатить за похищенную женщину, болью отзывалась у нее в груди.
Мадам Гулье — такая же француженка, как Микаэла ирландка, — подошла ближе и внимательно посмотрела на нее, затем повернулась к собравшимся мужчинам.
— Ведь я обещала вам дикую ирландскую красоту? Разве она не мила? — По комнате пробежал шепот. — Торг начинается со ста фунтов.
Сто фунтов! Наверное, она должна быть польщена, что кто-то согласится отдать такую сумму за наложницу?
Однако, к ее ужасу, мужчины увеличивали цену, делая непристойные замечания относительно ее тела, особенно груди. Когда мадам подняла ее юбку, чтобы покупатели могли увидеть обтянутые чулками ноги, Микаэла сжала кулаки, борясь с желанием выцарапать своднице глаза. Та, видимо, что-то почувствовав, выпустила подол юбки и повернулась к клиентам.
Двести фунтов, двести пятьдесят, триста, четыреста. Целое состояние. Затем Микаэла услышала голос мадам:
— Пятьсот фунтов, джентльмены, за эту ирландскую красавицу. Пятьсот фунтов — раз, пятьсот фунтов — два, пятьсот фунтов…
— Вы не можете продавать то, что вам не принадлежит, мадам, — раздался мужской голос.
Микаэла вцепилась в складки платья. Слава Богу! Она не осмеливалась поднять глаза, одновременно надеясь и страшась того, что может увидеть. Мужчины неодобрительно зароптали, а она поискала взглядом человека, который прервал непотребный аукцион.
Вошли двое. Марокканцы, поняла она, увидев ниспадающие свободные одежды и белые тюрбаны, перевязанные толстым черным шнуром. Неужели ее увезут в гарем?
Затем из-за портьеры выступил третий. Он с царственным презрением окинул взглядом комнату, затем неторопливо подошел к помосту. Голова повязана куском черной ткани, стянутой на лбу золотым обручем и закрывающей нижнюю часть лица, на поясе турецкая сабля, украшенная драгоценными камнями, и пистолеты.