Как это всегда бывает с ожогами, боль от них со временем только усилилась. Если я правильно помню, пуля вылетает из ствола со скоростью около семисот футов в секунду и может пролететь пятьсот с лишним ярдов. При взрыве, посылающем пулю вперед, вылетают огонь, дым, газ, горящие частички пороха. В целом малоприятная и вовсе не стерильная смесь. Опаленные места жгло так, словно кто-то поставил на них горячий утюг и забыл его выключить.
После того как Билли ушел, примерно час я провел в одиночестве. Потом вдруг появился Альф. Он вышел из-за бокса, к которому я был привязан, и остановился, глядя на меня. В руке у него был пластмассовый стаканчик.
— Альф! — крикнул я. — Развяжи меня.
Бежать было некуда, но мне страшно хотелось хотя бы присесть. Однако Альф то ли не услышал, то ли не захотел услышать. Он взглянул на мои ожоги и, похоже, особо не впечатлился. Но все же что-то, видно, шевельнулось в темных глубинах его души, потому что он протянул мне стаканчик и спросил:
— Хотите кофе?
На стаканчике красным фломастером было написано: «Альф». Это написал Майк еще утром — тихим мирным утром, отделенным от теперешнего хаоса тысячелетиями. Я кивнул, боясь, что он выльет его на пол, как это сделал Билли, но он поднес стаканчик к моим губам и дал мне допить его до дна. Теплый, сладкий суррогат кофе. Лучший напиток в мире.
— Спасибо, — сказал я, на что он кивнул, изобразив некое подобие улыбки, и заковылял прочь. Не союзник. В лучшем случае не противник.
Я не имел возможности посмотреть на часы и мог лишь гадать, но так или иначе, с той поры, как мы повернули прошло часа два. Я потерял чувство направления, солнце село, и мы летели в сумерках. В салоне заметно похолодало. Мне бы очень не помешало заправить рубашку в брюки да и свитер оказался бы кстати, но, к счастью, лошади своим теплом не давали мне окончательно замерзнуть. Когда самолет был загружен лошадьми полностью, в салоне было тепло, как солнечным днем, и мы никогда не включали обогреватели. В нынешних обстоятельствах трудно было надеяться, что Патрик вспомнит про отопление.
Два часа полета. Мы повернули где-то над Альбенгой. Если мы по-прежнему летим на восток и ветер не переменился, то мы сейчас над Италией севернее Флоренции. Впереди была Адриатика, дальше Югославия. А еще дальше Румыния.
Впрочем, не один ли черт, куда мы летим? Конец будет один и тот же.
Я зашевелился, пытаясь найти удобное положение, и в тысячный раз подумал, как там сражается со смертью Габриэлла. Наверное, тамошние полицейские, подумал я, пытаясь отвлечься от мрачных предчувствий, недовольны, что я так и не появился. У них остался мой паспорт. Но раз я за ним не пришел, будет начато расследование, и, может, Габриэлла растолкует им, что я по неосторожности угодил в ловушку. Если выживет. Если только она выживет...