Магистр же Тиффиус, вернувшись в свою башню, первым делом для успокоения нервной системы угостился сладким пирогом с яблоками и кружечкой тёмного южного пива, а затем уселся за письменный стол, придвинул к себе лист пергамента, взял перо и сочинил послание такого вот рода:
Дорогой Коальд!
В знак высочайшего благоволения к тебе и достойному твоему роду Орден Великого Гулга имеет сообщить тебе нижеследующее:
Побывав в Хундертауэре, отправляется Южным трактом в иные земли гоблин Панк, именующий себя генералом. Зная о нелюбви твоей к этому недостойному племени и подозревая гоблина того во взаимности, сообщаю, что из Хундертауэра он отбыл после полудня третня сей седмицы. Коли поспешит, так может достигнуть твоих владений к ночи. Гоблин сей — личность неприятная и опасная сверх всякой меры, а кроме того, имеет при себе изрядно злата, коему рачительный сеньор наверняка найдет лучшее применение, нежели безродный бродяга. Полагаюсь на твою безмерную мудрость, а от себя смею заверить, что Хундертауэр не был обрадован визитом вышеозначенного Панка, и я лично буду безмерно благодарен всякому, кто избавит вверенные мне владения от дальнейших такого рода посещений.
С безграничным почтением
Наместник Ордена Гулга в Хундертауэре
Тиффиус
P. S. Я полагаю, искушённому в политике мужу, каким ты, вне сомнения, являешься, не стоит напоминать о строгой конфиденциальности этого послания.
Гном старательно перечитал сочиненное, покивал, оценив собственный гладкий слог и непревзойденное хитроумие. Поставил в конце личную закорючку, подул, высушивая чернила, свернул лист в трубочку, запечатал должностной печатью. Подумал, отломил печать и скрепил трубку обычным шнурком — нечего разбрасываться официальными документами.
— Прощайте, генерал Панк, — процедил Тиффиус со злорадной улыбочкой и громко потребовал почтовую птицу, а также заливного поросёнка и графинчик лурестанског винца.
…А когда генерал Панк с трудом разлепил словно залитые липучей смолой веки, ему захотелось прыгать от радости и вообще вести себя подобно юной бестолочи, перепившей по неопытности горячительного: над ним маячила фигура, в которой безошибочно угадывались родные гоблинские черты. Страшный сон кончился! Фигура насвистывала и шмонала по генеральским карманам, а большего в лесном сумраке было не разобрать. Единственный еле различимый лучик, пробившийся через сплетение ветвей, отражался от золотой дворянской цепи Панка. Долгожданный собрат держал её в зубах и покачивал ею, как маятником, словно аккомпанируя собственному бездарному свисту. На душе у генерала потеплело — свой в доску брат-мародёр! Как же это по-гоблински — походя обшарить карманы сражённого кем-то ещё героя! Хумансы гнушаются, кивают на любимых своих эльфов, придумали даже хитроумное словечко «благородство» — трезвый гоблин и не выговорит. А того не понимают, что эльфы по карманам не шарили исключительно по недомыслию — сами они одежду носили без карманов, ну и забывали, как правило, что у кого-то другого они могут и иметься.