И тут же спереди рвущий ветер донес чистый голосок принцессы:
— Сэр Кижинга! Мост!
Паладин метнул острый взгляд. И впрямь мост! Массивный, замшелый дубовый настил шириной в восемь футов. Если встать посреди — никто не проскочит! То, что надо ему для его последнего поступка. Экий шустрый Барака, право слово, подсуетился на совесть. А то лысый да худой, никто доброго слова не скажет. Ну что ж, заслужил богатую жертву, и долго ждать не придется! Речка неширока, но могучие, выносливые гзурские кони прыгать не приучены, к тому же на спинах огромные седоки — не осилят водную преграду…
Вот оно. Последний бой. Одного жаль — никто не увидит, не сложит вису.
— Через мост! — прокричал паладин, надрывая ссохшееся горло. — И дальше скачи! В любой веси купишь коня и дальше, к Зоне!
Принцессе и сотой части пути не одолеть, в той самой ближней веси куры заклюют, но что ему до того? Он выполнит свой долг до конца… А принцесса сжалась, как от пощёчины. Паладин был родом из старинного оркского рода, по-своему, по варварски благородного, а посёму был всегда аристократически саркастичен и язвителен, выражался обычно хитроумно, высмеивая принятую при дворе выспренную речь. Если заговорил зло и резко, как дворцовая кухарка, какие уж тут шутки! Верно говорил придворный астролог — если уж звезды неудачно выстроились, весь день насмарку. С утра на постоялом дворе не смогла отыскать любимую брошку, хотя всех подозрительных этот самый заботливый сэр Кижинга намедни разогнал буквально пинками и оплеухами. Потом споткнулась на лестнице, чуть было не растянулась на глазах у всей челяди, хорошо, тот же самый бдительный паладин вовремя сгрёб под руку, сдавил как тисками, синяки на неделю, но не дал упасть, потеряв лицо. Потом гзурусы, напав из засады, посекли всю малую свиту, и опять же несдобровать бы ей — со всех сторон сразу попёрли оскаленные небритые рожи, — кабы вновь не оказался рядом незаменимый Кижинга. А теперь и он бросает её, остаётся на верную смерть, да и ей без его длинного меча и острого языка в этом чужом краю каково придется? Но приказ сэра Кижинги впору было расценить как последнюю волю. Принцесса пригнулась в седле, уткнулась лицом в роскошную гриву с вплетёнными лентами, и кобылка из последних сил стрелой рванулась вперёд. Под копытами страшно заскрипели брёвна моста, потом он остался позади, а увесистый, такой надёжный, внушающий уверенность стук копыт рыцарского коня стих, как под ножом…
Она скакала, не разбирая дороги, — лошадь сама несла по утоптанному тракту. Горячие слёзы катились по лицу и уходили в лошадиную гриву. Далеко за спиной непристойно вопили гзуры, половины их слов королевская дочь не поняла, а от второй половины покраснела как охра, даром что не время и не место, еле слышно чавкнуло, словно по свиной туше, заржал в ужасе конь, раскатисто расхохотался сэр Кижинга…