— Что же вы оставили это ремесло? — спросила Гея. — По-моему, у вас великолепная жизнь.
— Вы тоже так считаете? — улыбнулся Кен. — С животными было все в порядке, а вот клиенты мне надоели. Не будут же звери тебя дожидаться в зарослях. Нужно терпение. Бывают дни, особенно в такое время года, когда можно проехать много миль, но так и не увидеть ни одного животного. А клиенты были недовольны, меня во всем обвиняли. Года через два мне это приелось. А один так просто достал меня. Я же не виноват, что он был неудачник. Наступил период дождей, а ему приспичило бизона сфотографировать. С одним из своих приятелей в Штатах он побился об заклад на тысячу баксов, что привезет снимок бизона. Но ему не везло. Мы несколько часов гонялись по бушу, но так их и не нашли. Так он решил выместить свою злость на мне, — усмехнулся бывший егерь. — Я размахнулся и врезал ему по зубам. Получил за это полтора года. А когда вышел, то бросил это ремесло.
— Не знаю, что вы, ребятки, хотите делать, а я так собирался пригласить прогуляться по увеселительным заведениям. И мисс Десмонд с собой пригласить. — Упершись в нее взглядом, Феннел спросил ее:
— Что вы на это скажете?
Наступила непродолжительная пауза. Гарри посмотрел на покрасневшее лицо медвежатника, затем на Гею. Та с невозмутимым видом улыбнулась:
— Весьма любезно с вашей стороны, мистер Феннел, но вы меня извините. Поскольку придется рано вставать, мне нужно выспаться. — Она встала из-за стола. — Всем спокойной ночи. До завтра. — С этими словами, провожаемая взглядами мужчин, она вышла из ресторана.
— Отшила, — с побледневшим лицом огрызнулся Феннел, со злостью посмотрев ей вслед. — Чего она выпендривается?
— Уплачу по счету, — поднялся Кен, — а потом завалюсь спать. — Он подошел к кассиру.
— Успокойся, — обратился к медвежатнику Гарри. — Девочка устала. Если хочешь куда-нибудь сходить, пойдем вместе.
Феннел сделал вид, что не слышит. Он сидел неподвижно, пряча глаза. К лицу его вернулся румянец. Выйдя из ресторана, в бессильном гневе он направился к лифту.
«Смотри у меня, сучка! — думал он, когда двери лифта открылись. — Я до тебя доберусь. Только бы мне остаться с тобой на десять минут. Я тебя так уделаю, что ты родных не узнаешь».
Добравшись до своего номера, он захлопнул за собой дверь и стал стаскивать с себя одежду. Бросившись на кровать, стиснул кулаки так, что ногти, вонзились в ладони. По толстым его щекам лился пот.
Больше часа извращенный ум медвежатника рисовал перед ним картины, одну сладострастнее другой. Лишь оказаться с ней вдвоем. Затем его воображение иссякло, и Феннел пришел в себя.