«Отсутствующие всегда виновны...» (Андреев) - страница 10

Приговор

К весне 1822 года расследование было полностью закончено. Орлов направляет рапорт начальнику Главного штаба князю Волконскому о силе вины подсудимых и возможной мере их наказания. Орлов находит виновными Ермолаева и Щербатова: "первого в том, что по выходе в отставку изготовил вчерне оскорбительное письмо для написания к полковнику Шварцу, а последнего, что в письме своем к Ермолаеву изъясняется насчет буйственной решимости нижних чинов прежнего состава лейбгвардии Семеновского полка, что лучше идти в крепость, нежели оставаться в казармах, как о благородном чувстве, заслуживающем подражания офицеров; также не менее в том, что они в некоторых случаях частного их поведения по собственному их признанию не сохраняли должное уважение к полковому командиру полковнику Шварцу". Но так как письмо Ермолаева было не отправлено, а письмо Щербатова "не представляет более ничего, как только мысли, слабо обдуманные", да и к тому же сам Шварц своим поведением ослабил уважение к себе, Орлов предлагает, вменив пятимесячное заключение в наказание, передать участь Ермолаева и Щербатова на милость императора. Однако настоящее определение по следственному делу о вине подсудимых было вынесено в Лайбахе, где на конгрессе находился император, и подписано П.М.Волконским, который серьезно отягчал вину по сравнению с мнением Орлова. Согласно этому заключению, Ермолаев, кроме названных Орловым проступков, виновен в том, что домогался видеться с арестантами на Охтенском пороховом заводе и обнаружил "неприличную связь с нижними чинами, дающую повод заключить, что он одобрял неуважение их к полковому командиру", а оба, и Ермолаев, и Щербатов, неприличным поведением и насмешками над Шварцем поощряли солдат к будущему возмущению. Волконский находил, что они не должны быть помилованы, а наравне с Вадковским и Кашкаровым преданы военному суду. Суд произошел 15 апреля, а 22 апреля был объявлен приговор: Вадковского, Кашкарова и Ермолаева наказать, "лишив чинов, имения и живота", а князя Щербатова как менее виновного лишить чинов, орденов, дворянского и княжеского достоинства, наказать на теле и затем сослать на каторжные работы. Приговор суда далее должен был рассмотреть аудиториатский департамент и по вынесенному им заключению передан на утверждение императора. Сразу подчеркнем, что никто из членов аудиториата не сомневался, что приговор произведен по "давешним законам", а с тех пор смертная казнь и телесные наказания для дворян были отменены всемилостивейшими манифестами. Таким образом, речь шла о выборе меры наказания, основываясь на собственных мнениях, то есть фактически по произволу. Аудиториат сформулировал три мнения, из которых одно предусматривало заключение всех четырех подсудимых в крепость на разные сроки, во втором Вадковского и Кашкарова предлагалось разжаловать рядовыми в армию, а в третьем генерал-аудитор Булычев горячо настаивал на невиновности Вадковского и не определял ему никакого наказания, всех же прочих также передавал на милость императора. Итак, рассмотрение дела было закончено к августу 1822, и оставалось лишь ждать решения Александра. Но его не последовало. Последнее упоминание о деле мы встречаем в январе 1823 года. В ответ на частые напоминания Закревского о накопившихся нерешенных делах аудиториата Волконский пишет с очередных маневров: "Наконец, аудиториатские дела пошли в ход: с последним фельдъегерем послал вам два и дел шесть Государь взял к себе, обещав почитать дорогою на ночлегах, между ними и дело Вадковского, которое желал бы, чтоб скорее кончилось". В отношении дела семеновских офицеров император проявил какую-то болезненную нерешительность. Черты ее мы видим и в сохранившемся описании встречи с Александром сестры полковника Вадковского, приехавшей в 1822 году в Царское Село, чтобы передать царю оправдательную записку своего брата. При встрече с ней государь "казался более обыкновенного озабоченным, почти грустным", но упорно говорил, что Вадковский скрывает от него главное, что от него требуется сказать "всю правду,.. главную причину и виновников". Под последним, понятно, император имел в виду тайные общества. По-видимому, без доказательства существования этой главной причины все дело теряло в глазах Александра смысл, и поэтому окончательное решение по нему так и не было вынесено. Последняя точка в следственном деле была поставлена уже после декабря 1825 гогода, и, конечно, в нем тяжело отпечатался дух наступившего времени. Дело было запрошено Николаем I из аудиториата в январе 1826, в разгар следствия над декабристами. Новый император решил утвердить наиболее строгое из предложенных мнений о наказании виновных (то есть Вадковского и Кашкарова, лиша чинов и орденов, определить в рядовые, а Ермолаева и Щербатова выдержать в крепости сроком два и один год соответственно, после чего Щербатова употребить на службу). Однако перед вынесением окончательного приговора Николай захотел выслушать мнение великого князя Константина, и здесь проявила себя вся беспредельная глубина возможного произвола и беззакония в российской действительности. В отношении четырех арестантов, писал Константин 25 января 1826 года, необходимо, "чтоб всех их лишить чинов дворян, а Щербатова и княжеского достоинства и знаков отличий и потом... посадить в крепость... и не в ближние крепости, а сколь можно в отдаленные в Сибири, где содержатся подобного рода преступники... я бы полагал означенных Вадковского, Ермолаева, Кашкарова и Щербатова после выдержания в крепостях сослать вечно на поселения в отдаленные места Сибири, но и там разместить их порознь каждого, а не в одном месте, и не оставлять в каких-либо городах, но в отдаленных селениях, возложив при том на обязанность ближайшего местного начальства иметь за ними строжайший присмотр". Николай не стал следовать предложению своего брата. Ограничившись смягчением наказания по отношению к Вадковскому и Кашкарову, он, напротив, ужесточил его для Ермолаева и Щербатова. В окончательном приговоре именно их лишили чинов и орденов и перевели рядовыми на Кавказ, тогда как для двух других после крепостного заключения (Вадковскому - на два с половиной года в Динабургской крепости, Кашкарову - на два года в Бобруйске) был назначен перевод в Кавказский корпус, но с сохранением чина. В 1829 году И.Д.Щербатов погиб на Кавказе, дослужившись до чина штабс-капитана, а дальнейшая судьба его несчастных товарищей осталась неизвестной. Итак, изученное нами военно-судное дело добавляет несколько ярких красок в очерке общественной ситуации последних лет царствования Александра I. Дело, рожденное из упорных подозрений императора в том, что главная причина восстания Семеновского полка осталась утаенной, в котором каждая деталь была неимоверно раздута в атмосфере недоверия и полной убежденности в вине подсудимых, так в конце концов и не привело к раскрытию тайных обществ и даже не было закончено при жизни Александра. Оно еще раз подтверждает, что император отнюдь не попустительствовал развитию движения декабристов, а стремился с ним бороться, но присущими ему негласными способами, не желая громкого разбирательства, что позволило ему продержать в витебском заключении без объявления приговора четырех молодых людей более пяти лет. С другой стороны, дело выявило полную неспособность самих молодых дворян противостоять предвзятому следствию, несовместимость их принципов и языка поведения с жесткими и нормированными взглядами судей, представителей предыдущего поколения дворянства, взаимное непонимание, недоверие и отчуждение поколений, составившее ядро общественного конфликта 1820-х годов. Через печальное крушение идеалов в столкновении с окружающей действительностью этим молодым людям пришлось пройти раньше, чем другим представителям декабристского поколения, в полной мере ощутившему глубину катастрофы лишь в стенах Петропавловской крепости.