И мы пару часов провели, смотря каких-то парней, дравшихся друг с другом и искавших какой-то клад. Я толком ничего не понял. А потом пришел Сэм забрать посуду.
– Отнеси меня в кровать, Джек, – попросила она. – Ноги еще болят.
Мне не составило труда отнести ее в спальню и положить на огромную кровать. Мне только хотелось смыться, но я знал, что это мне не удастся.
– Раздень меня, Джек.
Мне было слышно, как Сэм моет посуду. Я нерешительно раздевал ее, пока она неподвижно лежала, улыбаясь мне. Оставшись в одной коротенькой комбинации, она сказала:
– Пойди, прими душ, Джек. – Она нетерпеливо шевельнулась. – И поспеши…
Около часа ночи мы, наконец, заснули. Она разбудила меня на рассвете, когда солнце только показалось в окне и мы снова взяли друг друга в объятия. Она казалась ненасытной. Я утомленно спал, когда она растолкала меня.
– Вставай. Джек, уже десять часов. Иди в другую спальню, приехал доктор.
Полусонный, я поплелся в другую спальню и рухнул в постель. Все тело ныло, как будто я побывал в мясорубке. Я мгновенно заснул. И, кажется, через минуту она разбудила меня.
– Да, я вижу вы действительно неистощимы. – Я потянулся за шейкером.
– Ну что сказал эскулап? Она скорчила гримаску.
– Он хотел напичкать меня антибиотиками, но я отказалась.
– Вы правы. – Я выпил половину бокала, что добавило мне мужества. – Мне надо быть ненадолго в городе. Она опустила бокал и посмотрела на меня.
– Зачем?
Глядя в ее синие помрачневшие глаза, видя, как вытянулось ее лицо, превращаясь в маску, я опять понял, что играю с огнем.
И тогда я рассказал ей о Клоде Кендрике и Орзоко. Она выслушала меня внимательно.
– Мне надо все уладить с Орзоко, – заключил я. – Надо вернуть ему его деньги – это единственный путь. Мне надо увидеть Кендрика и связаться с ним.
Она перевела дыхание.
– Ну и погрязли же вы в этом деле по самые уши, – сердито сказала она.
– Я все улажу. Вам не надо беспокоиться.
И опять оказалось, что я сказал не то. Она яростно схватила бокал и швырнула его в стену. Осколки полетели в разные стороны. Она нагнулась ко мне и тихо прошептала:
– Беспокоиться? Какого черта вы имеете в виду? Если вы впутали меня в это дело, то будьте рады, что остались живы. Сами все улаживайте и не смейте впутывать меня!
– Успокойтесь, Вика! – Я был поражен ее злобой. – Чего вы так злитесь? Я все сделаю сам.
– Вам лучше знать.
Глядя сейчас на нее, когда ее лицо приняло суровое выражение, а глаза злобно сверкали и она потеряла все свое очарование, я понял, что правы люди, обзывающие ее уличной шлюхой.
Когда я уже выходил из комнаты, она закричала мне вслед: