День утасал и временами лошадь замирала на узкой тропе, бежавшей через скалы и лес вдоль черных потоков Керберна, который несся и брызгался в быстринах и на отмелях, закипая белой пеной в сгущавшихся сумерках. Растительность была здесь слишком густой, хотя и давала ему укрытие. Он ехал верхом и предпочел бы не столь густые заросли, как эта чаща, через которую приходилось продираться лошади, рискуя на каждом шагу. Меньше всего ему нравились шепотки, наполнявшие сумерки, шорох совсем не лошадиных копыт и легкие движения, которые, конечно, мог вызывать и ветер, а, может, что и другое. С этим лесом были связаны печальные легенды, и его людям в холмах, в Кер Донне не нравились эти легенды, ибо там все еще опасались древних сил в местах, где высились разрушенные башни, а из дрока и ракитника выступали странные камни, напоминая о том, что было древнее богов, что было столь же древним, как сам камень, и как камни было рассеяно повсюду. В его родных холмах были места, куда он не отважился бы ехать в сумерки ни за что, и имена они носили такие, что их не упоминали ни темной ночью ни ясным днем. Здесь ужас был почти таким же. Лошадь, загнанная и в мыле, вскидывала голову и косила глазом, всматриваясь, раздувая ноздри, то в эту тень, то в ту. И лишь, где могла, шла ровным шагом — прерывистый скрип кожи, лязг металла да цокот копыт.
Затем появились два бледных мотылька — они неслись со свистящим звуком пущенных стрел… Киран поднял щит; тот содрогнулся от удара, а лошадь встала на дыбы и начала заваливаться на бок.
Он выбрался из-под умирающей лошади и с поднятым щитом начал отступать в то время, как второй удар откликнулся эхом, и из кустов послышалось шипение. В отчаянии он бросился бежать, пытаясь спрятаться, раздирая шипами правую незащищенную руку, а треск сучьев уже предупреждал о приближении врагов. Он прижался спиной к дереву и приготовился защищаться, вынув меч из ножен. Они набросились на него из мрака леса толпой с ножами и палицами. Удары посыпались на него, и он принялся их отражать усталой левой рукой, нанося правой уколы мечом, и послышались первые крики. Они попытались обойти его сзади, но он, не отрываясь от дерева, развернулся и убил одного, потом другого, подтянул щит под подбородок, покрытый бородкой, и снова отразил удар, теряя силы, ибо почувствовал в боку резкую разливающуюся боль и понял, что что-то проникло внутрь между пластинами доспехов. Брошенный в него топор срезал верх щита и плотно застрял в нем. Он бросил щит и двумя руками принялся орудовать мечом, круша налево и направо; и тут на него обрушилась палица. Удар оглушил его, но он вонзил лезвие меча в брюхо обидчика и умертвил его… а ветви трещали все громче и сзади доносились крики: «Эй, на помощь! На помощь, он тут!»