Ввиду срочности и критического состояния наших дел в эти очень трудные дни я решил направиться в США самолетом, а не морем. Это означало, что мы будем отрезаны от всего потока информации всего лишь 24 часа. Были приняты эффективные меры для немедленной передачи сообщений из Египта и для быстрой доставки и расшифровки всех сообщений. Поэтому не ожидалось нежелательных задержек в принятии решений, и фактически их не было.
Мы благополучно совершили посадку на реке Потомак после перелета, который продолжался 28 часов. Нас приветствовали лорд Галифакс, генерал Маршалл и некоторые высшие представители Соединенных Штатов.
Рано утром 19 июня я вылетел в Гайд-парк. Президент находился на местном аэродроме и видел, как мы совершили одну из самых неудачных посадок, которую мне когда-либо пришлось пережить. Он приветствовал меня с величайшей сердечностью и, управляя машиной лично, повез меня к величественным обрывам над рекой Гудзон, где находится его фамильное поместье Гайд-парк. Президент возил меня по всему поместью, показывая мне открывающиеся там прекрасные виды. Во время этой поездки я пережил несколько напряженных минут. Из-за своего физического недостатка Рузвельт не мог с помощью ног управлять тормозами, коробкой скоростей или акселератором. Хитроумное приспособление позволяло ему делать все это с помощью рук, которые были поразительно сильными и мускулистыми. Он предложил мне попробовать его бицепсы и сказал, что знаменитый призовой борец завидовал им. Это было успокоительно, однако я признаюсь, что когда машина несколько раз приближалась по травянистым откосам к пропасти у реки Гудзон и затем пятилась назад, я возлагал все надежды на то, что механические приспособления и тормоза окажутся исправными. Мы все время говорили о делах, и, хотя я старался не отвлекать его внимания от управления машиной, мы достигли большего, чем могли бы достигнуть на официальном совещании.
Я сообщил Гарри Гопкинсу о различных вопросах, разрешения которых я хотел. Он обсудил их с президентом Рузвельтом, так что почва была подготовлена и ум президента был вооружен по каждому отдельному вопросу. Среди них вопрос о «Тьюб-Эллойс» был одним из самых сложных, и, как оказалось, он был, безусловно, самым важным.
Я лучше всего могу охарактеризовать положение в тот момент, приведя выдержку из заявления, которое я опубликовал 6 августа 1945 года, после того как Хиросима одним ударом была превращена в развалины:
«К 1939 году учеными многих стран было признано, что освобождение энергии путем расщепления атома осуществимо. Однако проблемы, которые оставалось разрешить для того, чтобы осуществить на практике эту возможность, были громадными и многообразными, и лишь немногие ученые в то время рискнули бы предсказать, что атомная бомба может быть готова к использованию к 1945 году. Тем не менее потенциальные возможности этого проекта были настолько велики, что правительство его величества сочло правильным проведение научно-исследовательских работ, несмотря на то что к нашим кадрам научных работников предъявлялись многочисленные другие требования. На этом этапе научно-исследовательские работы проводились в основном в наших университетах, главным образом в Оксфорде, Кембридже, Лондоне (Имперский колледж), Ливерпуле и Бирмингеме. Во время формирования коалиционного правительства ответственность за координацию работы и ее продвижение лежала на министерстве авиационного производства, которое консультировал комитет видных ученых под председательством сэра Джорджа Томсона.