— Оно не для меня… — выговорила ильменка, с досадой отстраняясь от Мечниковых пальцев, рассеянно балующихся ее вихрами. — Ну, это… Которое невесть что… Оно для тебя. Не ездить бы тебе, переждать…
— Пустое, — хрипло перебил ее Кудеслав.
Перебил и запнулся. Потому, что понял: Векшу ему не успокоить, ибо для этого бы нужно сперва успокоить себя.
Он тоже чувствовал небывалое. Он, Мечник, воин, навидавшийся всяческих видов, сын могучего кудесника, наделенный толикой отцовой ведовской силы, выученик — хоть и не шибко удалый — своего стрыя, отцова брата, охотника, к которому чаща-матушка и впрямь по-матерински доверительна да благосклонна… Так вот он, Кудеслав Мечник, будучи всем перечисленным, оробел перед ночным лесом.
Оробел нешуточно, до озноба.
Как дитя малое.
Может, и впрямь следовало переждать; возможно, он дал бы себе эту потачку (хоть только лишь боги ведали, не повторится ли такое следующей ночью и теми ночами, которые настанут потом). Однако Мечнику подумалось: стыдный, прежде неведомый страх может быть насланием Белоконя — именно чтоб задержать. Эта мысль, да еще вполне справедливая уверенность, будто откладывание поездки помешает сохранить ее (поездку то есть) в тайне, все и решили.
И Векша тоже поняла, что он уже все решил и что его не остановить, а потому разом оборвала невнятные уговоры («День всего пережди… пожертвовал бы Роду, и Навьим, и Лесному Деду… а я бы пока оберег — вместо того, который ты Велимиру…»).
Умолкнув на полуслове, она чуть отступила, съежилась, обхватила руками голые плечи. И Мечник толкнул лошадиное брюхо задниками мягких сапог.
Перед тем как принудить кобылу к прыжку через ограду, Кудеслав обернулся. Векша и не подумала уйти в тепло — стояла, где стояла, все так же ежась и тиская ладонями плечи. Расстояние до нее было уже изрядным, и все же Мечник, не задумываясь, поклялся бы чем угодно: ильменка что-то шепчет ему вослед.
«Что-то»…
Наверняка это «что-то» было охранительным наговором.
И хоть проку Векшино шептание сулило немногое (какой уж тут прок, ежели неведомо, от чего охоронять?!), Кудеславу сделалось легче.
* * *
Туман сгущался. Длинные, пахнущие пронзительной сыростью космы теряли прозрачность, тяжелели, оседали к обесцвеченной звездным светом траве.
Свет…
Казалось, его рождают не звезды, а именно эти рои несметных водяных капель, похожие на зацепившиеся за подножья деревьев седые пряди — будто бы ужасающего роста великан вздумал мести лес бородою, да всю ее изодрал-повыдергал о сучья, пни да валежины.
Лес впрямь был словно выметен. Верней сказать так: лес был словно бы неживым.