Он выпил и поставил бутылку на камень. Потом выудил из кармана сигарету, чиркнул спичкой об ноготь большого пальца и глубоко затянулся. Я молчал, боялся вздохнуть, как взломщик за портьерой.
– Черт возьми, – сказал он наконец. – Ну ладно, собрался изменить жене, так уж выбери себе для разнообразия женщину другого типа. Но эта баба – там, напротив... Такая же блондинка, как Мюриэль, тот же рост, та же фигура, даже глаза того же цвета! Красивая? Пожалуй. Но не красивей других, а моей Мюриэль и в подметки не годится! Так вот, тем утром иду я к большому дому – мне надо было палить хворост – а она выходит из задней двери, в одной пижаме, да еще совсем прозрачной, прямо все видно... И говорит своим ленивым развратным голосом: «Заходи, выпей стаканчик, Билли! Такое прекрасное утро, а ты вкалываешь!» Я вообще-то люблю выпить – иду к кухонной двери. Она наливает мне рюмку, потом еще одну, и еще одну. И я сам не замечаю, что уже вошел в дом, и чем ближе я к ней подхожу, тем все более постельные у нее глаза!
Он усмехнулся.
– Вот вы спросили, удобные ли постели, – я и завелся. Конечно, вы ничего такого не думали. Но я-то помню... Да уж, постель была очень удобная!
Он замолчал, и его слова как бы повисли в воздухе. Они падали медленно-медленно, потом наступила тишина. Он наклонился над бутылкой и уставился на нее. Казалось, он в душе борется с нею. Бутылка, как всегда, победила. Он сделал большой, долгий глоток из горлышка, потом решительно завинтил пробку, словно хотел этим сказать: кончено! Поднял камешек, бросил его в воду.
– Возвращаюсь я по дамбе, – начал он снова. Его язык отяжелел от алкоголя. – Я, конечно, не новичок в таких делах. Думаю: все обойдется по-тихому. Да, мы, мужики, чертовски ошибаемся в таких вещах, – на этот раз я поплатился, тяжело поплатился! Мюриэль мне такого наговорила! Она так бранилась – я и понятия не имел, что она знает подобные слова. Меня как громом поразило!
– И она ушла?
– В тот же вечер. Меня не было дома. Мне так дерьмово было, что я не мог оставаться трезвым. Сел в свой «форд», поехал к озеру Пума, собрал несколько таких же бродяг, как я, и надрался вдрызг. Все равно легче мне не стало. Возвращаюсь часа в четыре, а Мюриэль и след простыл. Упаковала чемодан и исчезла. И ничего не оставила, кроме записки и следов крема на подушке. Он вытащил из бумажника маленький потертый клочок бумаги и протянул мне. Бумага была в голубую линейку, на ней было написано карандашом: «Мне очень жаль, Билл, но я скорей умру, чем останусь с тобой жить! Мюриэль». Я вернул ему записку.