Я поглядел на конверт. Там действительно был выведен номер машины.
Коряво, нечетко, тускло – так пишет на улице человек, держа бумагу в руке.
«6Н-333. Калифорния 1947»
– Доволен?
Это был голос Флэка. По крайней мере, это слово вылетело из его рта. Я оторвал клочок с номером и бросил конверт ему.
– "Четыре Пэ триста двадцать семь", – сказал я, гладя ему в глаза. В них ничего не промелькнуло. Ни следа насмешки или скрытности. – Но откуда мне знать, что ты не записал этот номер не сегодня, а давным-давно?
– Придется поверить на слово.
– Опиши машину, – сказал я.
– "Кадиллак" с откидным верхом, не новый, верх был поднят, модель примерно сорок второго года. Цвет серовато-голубой.
– Опиши женщину.
– Не много ли ты хочешь за свои деньги, соглядатай?
– За деньги доктора Хэмблтона.
Флэк захлопал глазами.
– Ну ладно. Блондинка. Белое пальто с какой-то цветной строчкой.
Широкополая синяя соломенная шляпа. Темные очки. Рост около пяти футов двух дюймов. Сложена, как манекенщица.
– Узнал бы ты ее – без очков? – осторожно спросил я.
Он сделал вид, что задумался. Потом покачал головой.
– Еще раз номер машины, Флэк? – внезапно спросил я.
– Какой машины?
Я перегнулся через стол и стряхнул пепел сигареты на его пистолет. Еще раз поглядел ему в глаза. Но я знал, что он уже сломлен. Видимо, и он это знал. Взяв пистолет, он сдул с него пепел и сунул в ящик стола.
– Уходи. Убирайся, – процедил он. – Донесешь фараонам, что я обшарил жмурика? Ну и что? Может, меня турнут с работы. Может, посадят. Ну и что?
Когда выйду, заживу на славу. Малышу Флэку не придется мечтать о кофе с печеньем. Не воображай, что темные очки собьют малыша Флэка с толку. Я смотрел много фильмов и не мог не узнать эту красотку. Если хочешь знать, она еще долго продержится в кино. Она подает надежды, и кто знает, – он торжествующе усмехнулся, – может, вскоре ей потребуется телохранитель.
Человек, который бы крутился поблизости, все подмечал, оберегал ее от неприятностей. Знающий что к чему и разумно относящийся к деньгам... В чем дело?
Я подался вперед и, склонив голову набок, прислушивался.
– Кажется, звонит церковный колокол, – сказал я.
– Здесь поблизости нет церквей, – с презрением ответил Флэк. – Это звенит в твоем драгоценном мозгу.
– Только один колокол. Очень унылый звон. Кажется, его называют заупокойным.
Флэк тоже прислушался.
– Ничего не слышу, – резко сказал он.
– И не услышишь. Ты будешь единственным, кто не сможет его услышать.
Флэк молча уставился на меня противными маленькими, сощуренными глазками, его маленькие и такие же противные усики блестели. Одна рука бессмысленно подергивалась на столе.