От майны теперь во все стороны молниями расходились трещины, а справа от нее, в десятке метров, возник новый остроконечный торос. Шевельнулась страшная догадка: а что, если где-то к западу лед не только треснул, но и разошелся, образовав еще одну майну, подобную той, которая пересекла первоначальный их маршрут? Тогда все они — и сам Соколов, и Смирнов, и Кушелев, и проводник — могут оказаться на плавучей льдине, влекомой течением к вражескому берегу…
Послать Смирнова или Кушелева разведать ледовую обстановку Соколов не решился, опасаясь, что в результате новой подвижки льда кто-то может потеряться. И, подумав так, с досадой обнаружил, что проводник их опять исчез куда-то.
— Эй, отец, где ты? — приложив ладони ко рту, крикнул Соколов в появившуюся невесть откуда густую полосу тумана.
Ему никто не ответил.
— Смирнов, промерь лед! — приказал Соколов.
Смирнов молча стал долбить пешней лунку. На это ушло минут десять.
Заглянув в лунку, Смирнов доложил:
— Сантиметров двенадцать будет. Никак не меньше. — И повторил убежденно: — Не меньше!
Соколов тоже осмотрел пробоину и с удовлетворением отметил, что толщина льда увеличивается.
— Вперед! — скомандовал он.
Навстречу им уже шагал проводник. Широкая его фигура в тулупе с поднятым воротником, с посохом-Пешней в руках, с выбеленной инеем бородой напоминала не то какого-то библейского пророка, не то русского боярина допетровских времен.
— Ты где был, рыбацкая твоя душа? — воскликнул обрадованно Соколов.
Проводник ответил с деловой сухостью:
— Ходил проверить лед впереди. Ничего. Крепкий.
— А как майна?
— Кажись, сужается. Но все одно, не перешагнуть ее: в ширину метров десять еще.
— Есть же у нее конец! — сказал Соколов.
— Конец всему есть, — многозначительно и чуть свысока заметил рыбак. — До Шлиссельбурга путь тоже конец имеет.
— Мы уклонились к югу только километра на четыре, — уточнил Соколов. — Пройдем еще два.
Никто не спросил его, почему именно два. Это было ясно и так: идти дальше — значило рисковать встретиться с немцами.
…Шли молча. Соколов все время поглядывал на тянущуюся слева полынью. Боль в ступнях, казавшаяся ему одно время нестерпимой, постепенно утихла. Может быть, потому, что промерзшие в сапогах ноги вообще утратили чувствительность. А может, от предчувствия близкого конца полыньи. И вдруг ни с того ни с сего Соколову показалось, что его ноги по самые колени окатило жаром. Не холодом, а именно жаром.
В следующее мгновение он понял, что погружается под лед. Чтобы задержаться на поверхности, инстинктивно раскинул руки. В тот же миг сзади кто-то подхватил его под мышки и сильным рывком извлек из воды.