Наконец он взял себя в руки.
– Если это так, товарищ полковник, я тем более считаю своим долгом…
– Ладно, – резко прервал его Чорохов. – Я знаю, что вы считаете своим долгом! «Телегу» на комдива во фронт накатать. Самовольные действия, солдафон, самодур, губит вверенную вам отдельную воинскую часть… Так, что ли? А чем мне стык с соседом прикрыть, – ты мне команду дашь? Телом своим, что ли? Так я хоть и длинный, а на восемь километров не растянусь, не вымахал!
Он резким движением открыл ящик стола, вытащил какую-то бумажку и, бросив ее на стол, сказал:
– На, читай, ответственный представитель…
«61-й отдельный инженерный батальон, – прочел Звягинцев, – закончивший минно-взрывные работы в предполье придается вам для боевых действий на стыке с дивизией народного ополчения. Пядышев».
Звягинцев читал и перечитывал не отделенные знаками препинания слова на узких полосках телеграфной ленты, наклеенных на серый шершавый листок бумаги.
Содержание приказа не оставляло места для каких-либо толкований. Все было ясно: батальон передавался в распоряжение дивизии.
«Но… как же я? Куда же мне?.. – с недоумением, горечью и обидой мысленно задавал кому-то вопрос Звягинцев. – Неужели обо мне просто забыли? В конце концов, если положение столь резко ухудшилось и саперов решено превратить в пехоту, то я и сам не хуже любого другого мог бы руководить боевыми действиями батальона… У меня опыт финской войны, я строевой командир…»
– Ну, вот видишь, майор, – снова заговорил Чорохов, – жаловаться тебе на меня не приходится. Да и с тебя вся ответственность снимается. Так что можешь быть спокоен. Понятно?
– Нет, – тихо ответил Звягинцев, кладя телеграмму на стол, – мне многое непонятно.
– А мне?! – неожиданно воскликнул Чорохов. – Мне, полагаешь, все понятно? Три дня назад на левый фланг соседом кадровую дивизию обещали, а ставят кого? Необученных ополченцев! Мне полосу обороны вначале в пятнадцать километров определили, а сейчас она вытянулась почти в тридцать. А немцы на носу! Ты мне, что ли, ответишь, что делать?..
В горячих словах Чорохова звучала своя обида на что-то или на кого-то, и только теперь Звягинцев начал осознавать, что не тяжелый характер, не упоение властью и уж, во всяком случае, не мелочность – причина резкости, даже грубости Чорохова.
Он понял, что и сам комдив находится в очень трудном положении, что в планах командования что-то изменилось, но почему это произошло, полковник, видимо, и сам не знает.
А произошло вот что.
Государственный Комитет Обороны принял решение, по которому два фронта – Северный и Северо-Западный – передавались в оперативное подчинение назначенному главкомом Северо-Западного направления маршалу Ворошилову. Отныне эти два фронта должны были действовать по единому плану.