– Пора, Бенжамен.
Подвенечное платье уже на Кларе. Ангелы – белые, теперь я это точно знаю, непорочно-чистые в крепкой пене взбитых сливок. Каскады белоснежной фаты стремительно сбегают вниз, обволакивая их с макушки до пят воздушным облаком. Ангелы – это существа из воздуха и пены, у них нет рук, нет ног, одна неясная улыбка, утопающая в белом. И все разбегаются, чтобы не наступить на это облако, а то ангелы останутся голыми.
– Бенжамен, пора...
Семейство в сборе, все бесшумно обступили меня. Клара протягивает мне чашку кофе. Допустим. Верхом на своем стуле, как те предатели прошлых времен, которых расстреливали лицом к стене, я пью свой кофе. Общее молчание. Прерванное появлением Хадуша. Разодет, как уличный принц, костюм отлично сидит, будто на него шили, вытянутая физиономия, как у гостя на поминках: он уже оставил свой траурный венок в прихожей. Все это меня немного раззадорило.
– А, Хадуш, братишка, ну, как, получше?
Он смотрит на меня, качая головой, в приветственном оскале – обещание отыграться.
– Что это ты не идешь одеваться, Бен, или ты хочешь, чтобы счастье опоздало?
Следом за ним – Мо и Симон, в качестве парадного эскорта. Высокую фигуру Мосси выгодно подчеркивает каштанового цвета костюм. Под небрежно расстегнутым пиджаком – золотистый жилет прекрасно гармонирует с комплектом брелоков, что-то не припомню, чтобы он их когда-нибудь надевал до сего дня. Гвоздика в петличке и двухцветные штиблеты: он неотразим. Не хватает разве что борсалино и пары светлых подтяжек. Аромат корицы. Что до Симона, он благоухает свежей мятой, под свои огненно-рыжие космы подобрал зеленый фосфоресцирующий костюм, подогнанный по фигуре, и, естественно, платформы. Несмотря на эти дополнительные сантиметры, он так, пожалуй, и остался, что в высоту, что в ширину, примерно одинаковых размеров. Что-то вроде гигантского клопа с горящей головой.
– Мо! Симон! Потрясающе!
Ангелы летают, это я тоже могу подтвердить, и когда они порхают от какого-нибудь Араба к какому-нибудь Мосси, ангелы розовеют от удовольствия. Аплодисменты Жюли, Тяня, ребятни. Все же при появлении Араба и Мосси инспектор Ван Тянь слегка смутился. В то время, когда он расследовал это дело об убийствах бельвильских старушек, сам, переодевшись, как умел, вдовой, облачив свое высохшее тело в тайское платье с фальшивыми буферами, Мо и Симон первыми его раскусили, признав в нем переодетого легавого. Тяня с тех пор мучила эта незаживающая рана, нанесенная его самолюбию. Что до этих двух любителей пострелять, им тоже не доставляло особого удовольствия появиться вот так, при параде, перед полицейским, который знал их как облупленных. Но благодаря проказам амура, который, как всегда, спутал все карты, дом Малоссенов превратился в своеобразную ООН, примирившую улицу с полицией. И потом, всеобщее внимание привлекает то, что Тянь держит у себя на груди, в кожаном конверте. Маленькое, бледное от бешенства существо, в платьице таком же белом и почти таком же пышном, как у Клары. Верден – шесть месяцев в жизни и столько же в гневе, Верден – маленькие сжатые кулачки, грозящие всему миру. Таким образом, Тянь, когда у него на руках Верден, постоянно представляет непосредственную угрозу для всего, что его окружает. Мы все давно уже в курсе: с подобным оружием Тянь может беспрепятственно взять любой банк.