Светлану Петровну напугали не столько его слова, сколько тон, которым они были сказаны.
– Господи, Георгий, что ты такое говоришь?!
Гургенидзе невесело усмехнулся.
– А ты сама подумай. У тебя хорошая голова, почти как у мужчины, – нет, что я говорю! – лучше! Вот и подумай ею. А чтобы тебе легче думалось, скажу, что нашел материал не только для генетической экспертизы, но и для графологической.
– И?..
– Тот же самый результат. Его рука, его ДНК, его тело. Слушай, что я тебе скажу. Тело – ерунда. Знаешь, что в этой истории самое смешное? То, что в апреле пятьдесят четвертого он был жив и сохранял способность писать.
– Ты просто сошел с ума!
– Еще нет. Но скоро, наверное, сойду. Будь проклят тот день, когда я его нашел! Я скажу, зачем тебя позвал. Надо попрощаться.
– Ты уезжаешь?
– Не я. Ты уезжаешь. Вот здесь, – Гургенидзе полез во внутренний карман пиджака и выложил на стол незапечатанный почтовый конверт без адреса, – заграничный паспорт на другое имя – не бойся, настоящий, – билет на самолет, кредитки... На месте тебя встретят, помогут устроиться. Вылет сегодня в восемнадцать тридцать.
– Это невозможно, – отрезала Светлана Петровна. – Работа, дом, лаборатория... На кого я все это брошу? И вообще, с какой радости я куда-то полечу?
– Послушай меня внимательно, – кавказский акцент исчез, как по волшебству. – Ты улетишь сегодня, даже если мне придется доставить тебя на борт самолета силой. Тебе нельзя здесь оставаться. Я не хотел тебя пугать, но... Ты сама все поняла, догадалась, что я нашел. Разумеется, что рассказывать об этом никому не следует – во всяком случае пока. Но информация как-то просочилась, кто-то уже обо всем узнал, и этот кто-то убивает людей. Убивает тех, кто в курсе, кто может рассказать. Графолога, которому я заказал экспертизу, убили; документ, с которым он работал, похищен. Убили уже многих, и я не хочу, чтобы это случилось с тобой. Поэтому ты улетишь. Будешь жить в моем доме. Там хорошо, тебе понравится, вот увидишь. Море, пальмы, много воздуха и солнца... Будешь ждать меня, а когда я приеду, поговорим по-настоящему. Я расскажу тебе, как жил, как тосковал по тебе, и ты, может быть, меня простишь. Но сейчас ты должна уехать. Не говори мне о работе, умоляю! Никакая работа не стоит твоей жизни, особенно эта.
– Это какое-то сумасшествие, – едва слышно прошептала Светлана Петровна.
– Пусть так, пусть я сошел с ума, спятил, потерял голову. Говори что хочешь, только уезжай. Ни о чем не беспокойся. Не захочешь жить у меня – не надо. Я найду тебе работу, построю лабораторию – все, что захочешь, только скажи. Но сегодня, сейчас ты должна уехать. Все слишком серьезно, поверь.