Документов ни у кого из убитых не оказалось, но Сиверов и без того уже видел, что операция провалилась: люди были явно не те.
Поразмыслив, Глеб решил не торопиться с выводами. Во всяком случае генерал Потапчук здесь наверняка был ни при чем. Федор Филиппович лично назвал ему время и место проведения операции. Лично! Не мог же он, в самом деле, всерьез рассчитывать, что эти пятеро увальней сумеют справиться с его лучшим агентом, ликвидатором экстра-класса по кличке Слепой? Генерал еще не выжил из ума. "А я-то в своем уме? – сердито подумал Сиверов, останавливаясь на пороге главного корпуса. – Какие у меня, собственно, основания подозревать Потапчука в чем бы то ни было? Основание одно: он знает, кто я, он со мной работает и только ему было известно время и место проведения операции. Но причин желать мне смерти у него, насколько я знаю, нет, а если бы были, я бы сейчас не рассуждал, а валялся где-нибудь с простреленной башкой, потому что Потапчук – профессионал и организация подобных акций – его хлеб насущный, то дело, за которое он всю жизнь получает зарплату".
Перешагнув через лежавший в дверном проеме труп, Сиверов вошел в коридор главного корпуса. Воздух здесь был сырой и промозглый, как в склепе; коридор освещался единственным окном, которое располагалось в дальней торцевой стене, и Глеб поднял темные очки на лоб. Он медленно двинулся вперед, внимательно глядя себе под ноги, и не напрасно: в десятке метров от входа его чувствительные зрачки уловили тусклый блеск натянутой поперек коридора проволоки. Укоризненно покачав головой, Слепой присел и аккуратно снял растяжку. Прикрепленная к проволоке граната была новенькая, даже маслянистая от небрежно удаленной смазки. Глеб вынул из нее запал и положил гранату в карман куртки. Теперь увесистое металлическое яйцо оттягивало карман и при каждом шаге неприятно толкалось в бедро, напоминая о себе.
Глеб прошел по коридору до самого конца, распахивая все двери подряд и заглядывая в комнаты. Первый этаж выглядел нежилым, даже мебель в комнатах отсутствовала. Стены в коридоре были выкрашены масляной краской отвратительного темно-зеленого цвета, способного загнать в жестокую депрессию даже самого толстокожего оптимиста. Комнаты были оклеены дешевыми светлыми обоями, основательно обшарпанными, засаленными и испещренными многочисленными надписями, оставленными здесь поколениями юных россиян. Все вокруг криком кричало о многолетней, вошедшей в привычку нищете, и Глебу было очень трудно представить себе нормального человека, способного прельститься перспективой провести выходные в этом "чудном" местечке, да еще среди зимы, когда на свежем воздухе долго не проторчишь. Что ни говори, а генерал Потапчук был прав: на зимнюю турбазу это место было не очень похоже.