Я слышала какое-то бульканье – может, внутри меня, но может, и нет; сердце бешено колотилось в панике. Я понимала, что вода – выверт зрения, слуха или мозга, и все-таки лучше не спускаться. Я уронила белье на ступеньки, там его и оставила. Может, вернусь за ним позже, а может, и не вернусь. Кто-нибудь заберет. Майра – поджав губы. После того, что я натворила, мне точно не отделаться от женщины. Я повернулась, чуть не упала, вцепилась в перила; потом потащила себя наверх, ступеньку за ступенькой, – к успокоительному, рассудительному кухонному свету.
За окном было серо, ровная безжизненная серость; небо и пористый тающий снег – одного цвета. Я включила электрический чайник, вскоре он затянул свою паровую колыбельную. Плохо дело, если кухонная утварь заботится о тебе, а не наоборот. Но все-таки он меня утешил.
Я налила чай, выпила и сполоснула чашку. Хоть посуду ещё могу за собой мыть – и на том спасибо. Затем поставила чашку на полку к другим чашкам – вручную расписанная посуда бабушки Аделии; лилии к лилиям, фиалки к фиалкам, одинаковые узоры вместе. По крайней мере, в буфете у меня порядок. Но из головы не шло белье, упавшее на ступеньки. Эти тряпки, скомканные лоскуты – точно сброшенная белая кожа. Впрочем, не такая уж и белая. Завещание кому-то: чистые страницы, на которых царапало мое тело, оставляя таинственные знаки, медленно, но уверенно выворачиваясь наизнанку.
Может, попытаться собрать белье и снова запихнуть в корзину – тогда никто ничего не узнает. Никто – это Майра.
Похоже, меня охватила страсть к порядку.
Лучше поздно, чем никогда, говорит Рини.
О, Рини! Как я хочу, чтобы ты была рядом. Вернись и позаботься обо мне!
Но она не придет. Придется самой о себе заботиться. О себе и о Лоре, как я торжественно обещала.
Лучше поздно, чем никогда.
Так на чем я остановилась? Была зима. Нет, это уже было.
Была весна. Весна 1936 года. В этом году все стало разваливаться. Точнее, продолжало разваливаться, но уже серьёзнее, чем прежде.
В том году король Эдуард отрекся от престола; пожертвовал честолюбием ради любви. Нет. Пожертвовал своим честолюбием ради честолюбия герцогини Виндзорской[99]. Это событие запомнилось. А в Испании началась Гражданская война. Но это все случилось несколько месяцев спустя. Что же было в марте? Нечто. Ричард, шурша газетой за завтраком, сказал: он это все-таки сделал.
В тот день мы завтракали вдвоем. Лора ела с нами только по выходным, да и тогда уклонялась, притворяясь, что ещё спит. В будни она ела одна в кухне, потому что ехала в школу. Ну, не одна: с миссис Мергатройд. А мистер Мергатройд отвозил Лору в школу и забирал оттуда, поскольку Ричард не хотел, чтобы Лора ходила пешком. На самом деле, боялся, что она собьется с пути.