Но он был такой красивый! говорит она. Теперь ей кажется, что она знает город, и знает очень хорошо – как свои пять пальцев. В небе поднимаются три луны. Цикрон, думает она. Любимая планета, земля моего сердца. Там однажды, давным-давно, я была счастлива. Все кончено, все погибло. Она не в силах смотреть на бушующее пламя.
Для кого-то красивый, говорит он. В этом всегда проблема.
А что случилось? Кто это сделал?
Старуха.
Кто?
L'histoire, cette vieille dame exaltee et menteuse.
Он сверкает, будто жесть. Глаза – вертикальные щели. Она помнит его другим. Все, что делало его единственным в своем роде, сгорело. Ничего страшного, говорит он. Город построят заново. Так всегда бывает.
Теперь она его боится. Ты так изменился, говорит она.
Критическая ситуация. Пришлось с огнем бороться огнем.
Но вы победили. Я знаю, вы победили!
Никто не победил.
Значит, она ошиблась? Нет, о победе сообщали. Был парад, говорит она. Я слышала. С духовым оркестром.
Посмотри на меня, говорит он.
Но она не может. Не может сфокусироваться – он неустойчив. Он смутен, плывет, точно пламя свечи, но лишенный света. Она не видит его глаз.
Он мертв, конечно. Конечно, он мертв – она же получила телеграмму. Но ведь это вымысел. Просто другое измерение. Откуда опустошение тогда?
Он уходит, а она не может его позвать – горло пересохло. Вот он скрылся.
У неё сжимается сердце. Нет, нет, нет, нет, говорит что-то внутри неё. Слезы струятся по лицу.
И тут она действительно просыпается.
Рукавицы
Сегодня дождь – слабенький, скуповатый апрельский дождик. Уже зацвели голубые пролески, проклюнулись нарциссы, рвутся к свету бог весть откуда явившиеся незабудки. Ну вот опять – растительная толкотня и давка. Им не надоедает: растения ничего не помнят – вот в чем дело. Не помнят, сколько раз уже проделывали все то же самое.
Должна признаться, меня удивляет, что я по-прежнему здесь, по-прежнему говорю с тобой. Мне нравится думать, что говорю, но, конечно, нет: я ничего не произношу, ты ничего не слышишь. Между нами лишь черная строка: нить, брошенная на пустую страницу, наугад.
Лед на порогах Лувето почти сошел – даже в тенистых провалах. Вода, сначала темная, потом белая, грохочет по известняковым расселинам и валунам, лёгкая, как всегда. Шум страшный, но успокаивающий, красивый даже. Понятно, почему он так людей притягивает. К водопадам, в горы и пустыни, в глубокие озера – туда, откуда нет возврата.
Пока выловили только один труп – накачанную наркотиками молодую женщину из Торонто. Еще одна поторопилась. Еще одна впустую потраченная жизнь. У неё здесь родственники – дядя, тетя. Теперь на них косятся, словно они виноваты; а у них сердитый вид загнанных в угол людей, знающих, что они невиновны. Не сомневаюсь, что за ними нет вины, но они живы, а все шишки получает тот, кто выжил. Такое правило. Пусть несправедливое.