Москва. Одна из многочисленных школ восточных боевых искусств. Вечер...
Несколько человек в белых кимоно практически синхронно поднялись с колен и поклонились учителю, а затем друг другу. По залу разнеслось многократное:
— Домо аригато годзаимас![1]
Учитель — подтянутый светловолосый мужчина средних лет, одетый в черное кимоно — благосклонно кивнул. Ученики начали неторопливо покидать тренировочный зал, перед выходом кланяясь противоположной стене — отдавая дань уважения помещению, как того требовал обычай. Не было произнесено ни одного слова, не сделано ни единого лишнего движения. Традиции и дисциплину русские каратисты чтили ничуть не меньше самих японцев (во всяком случае, наивные спортсмены искренне так полагали).
Только в раздевалке ученики немного расслабились и до оставшегося в зале учителя донеслись негромкие голоса и смех.
На его твердом, словно высеченном из камня лице промелькнула понимающая улыбка. Безусловно, русский человек может в течение нескольких часов быть серьезным и собранным, как того требует кодекс и правила, но надолго его терпения все равно не хватает. После тренировки люди тут же окунаются в бурный поток современной жизни, мгновенно забыв о кодексе самурая. Да что кодекс самурая… очень часто эти люди забывают и о более простых вещах, таких, как совесть и здравый смысл. Нет, учитель был реалистом — далеко не всегда те знания, которые он дает ученикам, будут направлены во благо. Но все же он верил, что если хотя бы часть того, что он рассказывает этим людям, будет ими воспринята — они станут лучше. Не сразу и далеко не все, но кто-то из них пройдет по пути самурая. И вот ради этих нескольких человек и стоит проводить тренировки даже теперь... Теперь, когда врачи поставили однозначный диагноз. Или это лучше назвать приговором?
Он автоматически провел рукой по шраму на виске. Что ж, его предупреждали, что такие травмы не проходят бесследно…
Голоса в раздевалке смолкли, хлопнула входная дверь, и в спортивном зале остался один учитель.
Поздний вечер как нельзя лучше подходит для расслабляющей медитации.
Он неторопливо прошелся по залу и сел на колени в самой дальней его части. Насладиться тишиной мешала только орущая где-то под окном сигнализация. Впрочем, при надлежащей концентрации и посторонние звуки не помеха…
Завывания потревоженной сигнализации вскоре смолкли, но робкая тишина тут же нарушилась резким скрежетом где-то под самым окном. Учитель не обратил на него никакого внимания, полностью сосредоточившись на правильном дыхании и очищении мыслей. Лишь подметил краем расслабленного сознания.