Обогатившись добычей, мы поплыли обратно. Женька держалась впереди меня и иногда ныряла и плыла под водой тем самым «дельфином», который я так и не освоил. Это было очень красиво – руки вытянуты вперед, стройное золотистое тело в зеленой воде волнообразно изгибается, длинные ноги, сжатые вместе, работают, как русалочий хвост. Очаровательное зрелище! У берега Женька подплыла ко мне, вынула изо рта загубник трубки, брезгливо потрогала сетку, туго набитую ропанами:
– Я это есть не буду. Я вам не тюлень.
– Хорошо, – согласился я, выходя на берег, – не ешь. Мне больше достанется.
Мы подошли к Анчару, который раздувал огонь в мангале своей шапчонкой.
– Анчар, – обрадовал его я, – она небудет есть ракушки. Накосим ей сена?
Он обернулся – красный, дикий, красивый – белозубо блеснул улыбкой из-под усов:
– Она и пить не будет? Хванчкару? Чачу?
– Уж чачу точно, – проворчала Женька, садясь на песок и снимая ласты. – Она меня возбуждает. А я и так страстная.
Анчар ударил о землю шапочкой, воздел
руки:
– Вах! Такая красавица – ты разве зря родилась? И пить будем, и петь будем, и плясать будем. На радость людям! Вах! Какой, слушай, стих получился! Как у Галактиона.
Он, наверное, имел в виду великого поэта Грузии Табидзе. Но Женька поняла его по-своему.
– Сосед твой? – оскалилась она, отжимая волосы. – Тоже разбойник?
Анчар погрозил ей пальцем и снова склонился над мангалом.
Мы с Женькой переоделись, пошушукались и вышли в гостиную.
Садилось солнце, сгущалась тьма. Спускался с гор туман, заполнял ущелье знобкой прохладой.
Анчар зажег свечи и внес блюдо с печенными на углях мидиями, окруженными венком зелени, и супницу, полную отваренных ропанов, уже выдернутых из ракушек и политых каким-то соусом. Поставил на край стола чуть ли не тазик с дымящимся рисом, сочащимся сочной желтизной. Наполнил «фужоры» вином и, тронув пальцем усы, попытался произнести подобающий случаю тост. Опять не успел.
– С приехалом, – опередила его Женька.
Уже научилась. Способная обезьянка. По дороге, видать, коньяк кушала и мандарин жрала. Обычай такой, стало быть, да?
Анчар шалело опорожнил свой бокал и стал щедро оделять нас дарами моря. И отомстил Женьке, когда она подставила свою тарелку:
– А ты не тюлень. Ты морковку кушай.
– Серый! – Женька вскочила. – Отстрели ему нос, может, на человека станет похож.
Анчар расхохотался, довольный, откинувшись на спинку стула, – запрыгали по столу бокалы. Даже рояль отозвался испуганным утробным звуком.
Что и говорить, где Женька – там и праздник. И сегодня за столом было больше веселья, чем привычной скрытой грусти. Даже Мещерский, обыкновенно сдержанный и никого, кроме Виты, не замечающий, несомненно, был очарован Женькиным обаянием, щедро улыбался ей и уговаривал погостить на вилле подольше.