Сумасшедшего человека легко узнать по наружности, по выражению лица, по одежде. Чем безумнее человек, тем сильнее бросается в глаза его внешность. О «Иорикке» нельзя было сказать, что она похожа на душевнонормальный корабль, что у нее есть хотя бы отдаленное сходство с таким кораблем. Это было бы оскорблением для всех других кораблей, плавающих по семи морям нашей планеты. Ее внешность так прекрасно гармонировала с ее духом, со всем ее существом и поведением, что душевное здоровье «Иорикки» вызывало справедливые подозрения. Дело тут было не только в верхней одежде, не только в цвете. Все, что я мог видеть на «Иорикке», находилось в полной гармонии с ее внешним и внутренним обликом. Мачты стояли, как тонкие стволы, раскачиваясь в воздухе. Если бы пустить пулю вдоль корабельной трубы, пусть даже револьверную пулю, она никогда не вышла бы из другого конца. Но, к счастью, дым выходит не только из труб, иначе «Иорикка» никогда бы не дымила. Из трубы, во всяком случае, нет. В какой связи был капитанский мостик с остальными частями корабля, я так и не понял. Было похоже на то, что отчалившему кораблю приходилось через час возвращаться обратно, чтобы захватить с собой оставшийся в гавани капитанский мостик, так как иначе шкипер никак не мог бы заметить, что корабль уже целый час в пути. И только стюард, отправляясь доложить шкиперу, что обед подан, заметил бы, что мостика со шкипером нет, что он остался где-то в последней гавани или попал в тиски меж двух встречных кораблей.
Я сидел на набережной, усердно занятый своей рыбной ловлей, и смотрел на «Иорикку». Боже мой, как я смеялся! Смеялся так громко и неистово, что бедная «Иорикка» пришла в ужас и отпрянула назад. Она не хотела выходить в море, ни за что не хотела. Она скреблась и терлась о берег так, что даже собака пожалела бы этот бедный корабль, выгоняемый в открытое море с дикой, неукротимой стихией.
Но никто не выражал ей сочувствия.
Я слышал визг и треск дизель-моторов, беготню взад и вперед, я знал, что это разжигают девушку и что - хочет она или нет, - а после такой растопки ей придется попрыгать. Да и что может сделать одинокая девушка против стольких грубых кулаков? Сколько бы она ни царапалась и ни кусалась, ей все же придется выйти в круг и плясать под дудку. Когда такая неприступная девушка вдруг услышит музыку, она становится необузданнее всех: такова, верно, была и «Иорикка». Только бы благополучно спуститься на воду, а там она понесется, как молодой бесенок, чтобы скорее войти в новую гавань, где можно отдохнуть и отдаться грезам о минувших временах, когда ее еще не гоняли так, как в эти лихорадочные дни. Ведь она, в сущности, уже не так молода, и ноги ее потеряли прежнюю легкость. И если бы она не была так тепло одета, она, несомненно, озябла бы в этой студеной воде. Ведь кровь ее уже не так горяча, как в те далекие дни, когда она была свидетельницей торжественных пиршеств и празднеств, устраиваемых Клеопатрой в честь Антония.