— О,- вздохнул я.- Ну, вообще-то не забылось, хотя прошло все-таки семьсот лет… Это у меня оно все как-то ускользает из памяти. Он еще прославился тем, что подавил восстание рабов, чуть не уничтожившее всю его империю. Сегодня, кстати, уже разрушенную. Странное такое у него было имя, похожее на звук ореха, попавшего под лошадиное копыто. А, вот: Красс. Марк Красс.
ГЛАВА 7
БОЛЬШОЙ ЗАПАДНЫЙ ПОХОД
— Демоны из могил поднимаются под пение заклинаний ночью и приводят дела в Поднебесной в порядок,- сказал странным сдавленным голосом стоявший перед нами человек с лунообразным лицом, лишенным какого-либо выражения.
— У этих демонов есть враг среди живых? Вы назвали им имя их врага? — раздался в ответ голос, похожий на сип Юкука.
Обе фразы, однако, были произнесены губами неподвижно стоящего человека. Произнесены на два голоса, в точности повторяя тембр и интонации двух разных людей. Сам Юкук молча слушал этот спектакль, сидя рядом со мной на подушках, и утомленно улыбался, показывая остатки зубов. Если бы не это последнее (и печальное) обстоятельство, я бы сказал, что он сегодня выглядит моложе на десять лет — верный признак того, что он принес мне какую-то важную информацию.
Человек, стоявший перед нами, был нашим, бухарцем,- по родителям; сам же он появился на свет и всю сознательную жизнь провел в Поднебесной империи, и ее язык был ему столь же родным, как и согдийский. В обычное время он был нашим конюхом, потому что никакая более сложная работа ему не удавалась, делать он мог только то, о чем ему говорили точно и просто, а лучше — два раза. Конюхом он и остался бы навсегда, если бы кто-то из моих предшественников не услышал, как, чистя бархатный лошадиный бок, он ворковал на ухо коню, воспроизводя только что услышанный им разговор у прилавков — полностью, слово в слово, без запинки, да еще и на разные голоса.
Комнату в галерее над кухней, где происходило это странное действо, мы ненавидели. Находиться в ней без мучений можно было только зимой; тогда мы здесь грелись, сбросив плащи и накидки. Летом же в ней было невыносимо душно. Дело в том, что она была увешана в два слоя коврами, не пропускавшими звук. Но вот жар, дым и чад кухни ковры все-таки пропускали. В комнатах слева и справа от нашей «ковровой душегубки» атмосфера была такая же, поэтому там никто не жил, а в моменты наших наиболее важных совещаний глухо топавшие снаружи, по галерее, часовые следили за тем, чтобы в этих двух комнатах никого не было. Лучше всего, конечно, было тихо шептаться под каким-нибудь деревом во дворике, но днем дворик превращался в кишащую народом торговую площадь; значит, совещание приходилось переносить на ночь, а я потом спал в моей запасной комнате в той же галерее, неподалеку от жилища Меванчи.