– Значит, мы договорились. Начинаем сначала.
– Согласен. – Он вернулся к ее картинам. – Как давно вы занимаетесь живописью?
– С тех пор, как себя помню. Некоторые из этих картин не слишком хорошие. – Румянец на ее щеках от его поцелуя и его близости стал еще более густым. Вообще-то у нее никогда не возникало потребности защищать свои работы, но поскольку она пыталась восстановить свой статус профессионала, ей показалось важным, чтобы он не принял ее за дилетанта в живописи.
– В моих ранних работах нет глубины и эмоций.
– Тогда зачем вы их храните?
Ее сестры постоянно задавали ей такой же вопрос. Но у него он прозвучал как-то иначе. Похоже, что его действительно интересовало, почему она их хранит.
– Они напоминают мне, что живопись – это процесс, что надо учиться на своих ошибках, что я набираюсь опыта и пишу лучше, чем раньше.
– Вы действительно преуспели. – Он показал на портрет ее отца, написанный недавно. – Этот хорош.
– Спасибо.
Ей и раньше это говорили, хотя за комплиментом как бы скрывалось какое-то условие, вроде того, что для женщины она пишет неплохо. Он уже назвал ее хобби странным.
– Вы изучали искусство? – не удержалась она.
– Немного, хотя моя семья об этом не подозревает. А почему в доме нигде нет вашего портрета?
– Есть один – в холле перед гостиной. Я его не очень люблю, но папа настаивает, чтобы там были либо портреты каждого члена семьи или ни одного.
– Поэтому вы ловите всех гостей и просите разрешения нарисовать их портрет?
Он подошел ближе, и она почувствовала такое стеснение в груди, что стало трудно дышать.
– Да, но я делаю только наброски. Ничего больше, – подчеркнула она.
– Так нарисуйте меня. Где вы хотите, чтобы я сел? Уже хорошо, хотя она была почти готова к тому, что он снова ее поцелует.
– Думаю, для начала – у окна. Это предварительный набросок, и я хочу попробовать различные ракурсы.
– Я в полном вашем распоряжении. Мне стоять или сидеть?
– Лучше стоять. – Ею уже овладело возбуждение и предвкушение. Взяв альбом и карандаши, она подвинула табурет на середину комнаты. – Смотрите в окно на поля.
– Не приложить ли мне ко лбу руку козырьком, будто я обозреваю свои огромные владения? – предложил он и продемонстрировал, как это сделает.
Она не удержалась и снова фыркнула:
– Если вам так удобно, милорд.
– Все, что мне нужно, это портрет, из-за которого я могу оказаться в Бедламе. Ав мое отсутствие братья смогут бросать в мое изображение дротики.
Кэролайн начала рисовать.
– Вы не очень-то ладите со своими братьями, не так ли?
– В общем, мы ладим прекрасно. Они мои лучшие друзья.