— Что тогда?
— Тогда… Тогда ты должен пометить кувшин, в котором он хранит цоликаури (сорт вина). И я выкину с ним такой фокус, что вся деревня говорить будет.
— Какой фокус?
— А вот какой: вино из помеченного кувшина Иллариона в полночь перекочует в мой кувшин. Понял?
— Да ты с ума спятил, Илико!
— Не ори, болван! Забыл, чей табак куришь?
— Подумаешь! От твоего табака того и гляди чахотку наживешь!
— Ну, ладно, лучше поговорим о деле. Десять пригоршней табака, и ты — могила. Идет?
— Сейчас же дашь?
— Ну, конечно.
— Ладно, иди домой, я сам приду к тебе с ответом.
— Ну, смотри!
— До свидания!
Илико поцеловал меня в лоб, потрепал по щеке и, просверлив меня единственным глазом, проникновенно сказал:
— Слышь, Зурикела: изменить Илико Чигогидзе — все равно что изменить родине. Не забывай об этом…
— За кого ты меня принимаешь? — обиделся я.
Успокоенный Илико бодро зашагал домой, а я отправился к Иллариону. Солнце щедро подрумянивало рассыпанные по всему балкону сушеные яблоки. Сам Илларион полулежал на разостланной под липой козьей шкуре и очень старательно читал газету недельной давности. В нашем селе вообще не существует сегодняшней, вчерашней и позавчерашней газеты, все газеты недельной давности.
— Здравствуй, Илларион!
— Зурикеле привет!.. Что нужно было чуть свет этому кривому черту?
— Просто так зашел.
— Все же что говорит этот разгильдяй?
— Вина, говорит, хочу. Пойди, говорит, к Иллариону, пусть, говорит, одолжит или продаст три пуда.
— А стрихнина он не хочет?
— Нет, вина, говорит, хочу.
— Такого вина, какое можно на этого сумасброда расходовать, у меня нет!
— Жалко его, дай!
— А он нас пожалел, когда подсунул наперченный табак? А про телеграмму ты забыл?
— Это правда!
— Ну и не уговаривай меня!
— Знаешь, что он сказал!
— Hy?!
— Если, говорит, Илларион откажет, ты, говорит, пометь кувшин с лучшим вином, а я, говорит, его в полночь опустошу в два счета…
— Ах, вот как?! Ну, Зурикела, теперь мне нужна твоя помощь! За мной, знаешь ведь, не пропадет!.. Вечером я сидел у Илико и отчаянно торговался:
— На тебе две пригоршни табаку и больше не проси!
— Что такое! Выходит, даром я кувшин помечал?
— Ну, черт с тобой, бери четыре!
— Десять!
— Четыре!
— Десять!
— Сдохнешь, дурак! Пожалей свои легкие!
— Это не твоя забота! Гони табак.
— Пять!
— Или давай все десять, или я сейчас же иду к Иллариону и выкладываю ему все!.. До свидания!
— На, на, чтоб лопнуло твое ненасытное брюхо, мерзавец! — Илико в сердцах высыпал передо мною десять пригоршней золотистого табака и добавил: — Только решено: ночью пойдешь со мной и поможешь! В полночь я и Илико лежали под выломанным забором у марани (помещение для хранения вина) Иллариона в мокрой от росы траве.