— Это еще ничего, можно прочесть и тише… Но что с ним теперь будете — ответил Илико, с сожалением глядя на меня.
— Скажи-ка, давно тебя тянет к стихам? — спросил меня Илларион.
— Уже месяц! — сказал я.
— Где же ты был до сих пор, несчастный, вовремя не мог сказать, что ли? А теперь что делать будем? Бабушку твою бедную жалко мне, а я-то раньше знал, что в один прекрасный день ты все равно а цепи сорвешься! — сказал Илико и махнул рукой.
— Ну и как, легко они даются тебе?
— Ничего… За день сочиняю восемь-девять таких стихов! Бумаги нет, а то больше написал бы!
— Мало! — сказал Илико.
— Бабушка знает про твое стихоплетство? — спросил Илларион. Неожиданный вопрос застал меня врасплох.
— Нет.
— Ну так и не говори ей. Хватит старушке и другого горя… У тебя есть еще стихи?
— Есть. О любви…
— А ну, прочти!
Я нерешительно взглянул на Илико.
— Валяй, валяй, теперь уже все равно! — сказал он,
Я достал из кармана второй лист бумаги и начал потише:
Ночь, Луна плывет но небу, Снег и ветер, час ненастья. Я люблю гулять средь ночи, Слезы лью я, слезы счастья. Не могу сомкнуть я очи, Ошалел совсем я, братья!
Молчание длилось добрых пять минут. Илико и Илларион смущенно переглянулись.
— Что ты скажешь? — спросил наконец Илларион.
— Последняя строчка хорошо написана, с чувством…
— Но он говорил, что стихи — про любовь. Почему же о любви нет ни слова?
— Стесняется парень!
— Это же стихи, Илларион! В стихах всего не скажешь! — попытался разъяснить я.
— Во-первых, это такие же стихи, как я шах персидский! А во-вторых, если стихи про любовь, нужно хоть упомянуть про эту любовь.
— А ну тебя! Человеку не спится, он бродит по ночам и с ума сходит: что это, по-твоему, если не любовь?! — разозлился я.
— Ну, знаешь, дорогой мой. Илико всю свою жизнь был сумасшедшим, и бродит он больше ночью, чем днем, так он тоже влюблен? Как ты думаешь? — сказал Илларион.
— Эй ты, старик, языку волю не давай! — вскочил Илико. Мальчишка нацарапал какую-то чушь, при чем тут я! Спрячь сейчас же свою мазню, негодяй! — набросился он на меня.
— Погодите, сперва разберем стихи! — остановил его Илларион. Вот у тебя сказано: луна по небу плывет, и тут же — снег, буран. Как же это? А? Неожиданный вопрос застал меня врасплох.
— И еще. Вот ты говоришь: бессонница у тебя, ветер, снег, ненастье, мир рушится. Чему же ты радуешься? От какого такого счастья у тебя слезы льются, болван?! — Да что вы в стихах понимаете, из ума вы оба выжили! — обиделся я. Илико разлил вино. Илларион поднял стакан, привлек меня к себе и сказал ласково: — Другая у тебя, дорогой мой, беда… Знаю я, отчего люди становятся поэтами… Когда я был мальчишкой, вроде тебя, я тоже сочинял стихи. Помнишь, Илико?