Вспоминая впоследствии свою первую литературную попытку, Купер писал: «…Случайные обстоятельства, послужившие причиной появления этого романа, определили также место действия и его общий характер. Действие происходило в чужой стране, а общий характер свидетельствовал о беспомощных попытках автора изобразить чужеземные нравы. Когда роман вышел в свет, на автора посыпались упреки его друзей, что он, американец по духу и по рождению, подарил миру книгу, разве что способную, да и то лишь в слабой степени, возбудить воображение его молодых и неопытных соотечественников картинами из жизни общества, столь непохожего на то, в котором он живет. Хотя автор отлично знал, что появление романа было чистой случайностью, он почувствовал, что упреки эти в известной мере справедливы».
Хотя первый роман, к тому же изданный анонимно, не принес его автору ни денег, ни славы, он все же способствовал тому, что Купер входит в круг нью-йоркских литераторов, становится постоянным рецензентом журнала «Литература, нация и критика». Но самое главное – «Предосторожность» толкнула Купера на серьезное занятие литературным трудом.
Культура Новой Англии в первой половине XIX века отличалась консерватизмом, назидательностью и была проникнута бесстрастным благочестием. Было много людей начитанных, но мало творческих. Обсуждали в основном прочитанное, а читали преимущественно книги английских писателей. В 1820 году, например, среди изданных в стране книг 70 процентов составляли английские и только 30 – произведения собственно американцев. Да и то последние отличались фактически лишь происхождением своих авторов.
«Американцы не имеют ни своей национальной литературы, ни своих эрудированных ученых, – не без основания утверждал в 1818 году журнал «Британский критик». – Американцы слишком молоды, чтобы бросить вызов в области литературы старым нациям Европы. Они никогда не будут писать с той простотой и с тем энтузиазмом, которые украшали истоки знания у всех разумных народов. Жителям Соединенных Штатов никогда не придется гордиться ни собственной поэзией, ни собственной музыкой…»
Английский критик Сидней Смит вообще ставил под сомнение необходимость для американцев иметь собственную литературу. «Да и зачем американцам писать книги, если шестинедельный вояж через океан доставляет им, на их собственном языке, наш разум, нашу науку, наш гений и – все это уже упакованное в тюки и бочки? Прерии, пароходы и мельницы – вот их собственная забота на грядущие столетия».
Подобные высокомерные суждения из-за океана были хорошо известны среди образованной американской публики, но они не вызывали чувства протеста, так как еще были слишком сильны узы, связывающие новую американскую нацию с ее континентальной прародительницей. Конечно, в Великобритании, да и в других государствах Европы читали и «Историю Нью-Йорка» Вашингтона Ирвинга (1783–1859), и готические романы Чарльза Брокдена Брауна (1771–1810), и морские поэмы Филипа Френо (1752–1832), и эпическую поэму «Колумбиада» Джоэла Барлоу (1754–1812). В Америке знали, что творчество Ч.Б. Брауна весьма высоко ценили Джон Китс, Перси Биши Шелли и Вальтер Скотт. И тем не менее тот же Сидней Смит был недалек от истины, когда он в 1820 году спрашивал со страниц «Эдинбургского обозрения»: «В четырех частях света кто когда-либо читал подлинно американскую книгу или смотрел настоящую американскую пьесу?.. Где их Скотты, Кэмпбеллы, Байроны, Муры или Креббсы?»