Московские следователи и их коллеги, привлеченные Прокуратурой СССР из других регионов, не имели привычки знакомить с ходом дел, утечка информации могла свести на нет всю работу. Да и полномочия они получили от Генерального прокурора СССР, за то и держались.
Сенатор всячески старался помочь следователям, заботился об их быте, питании, вступал при возможности в личный контакт с каждым, ибо только таким путем он мог догадываться о направлениях и масштабах проводимой работы, о ее перспективах.
У тех, кто координировал в Прокуратуре СССР работу привлеченных следователей по особо важным делам, наверное, быстро сложилась общая картина, и, по расчетам Сухроба Ахмедовича, они скоро должны были выйти на таких людей да на таких постах, уважаемых из уважаемых, что рядового гражданина от неожиданности мог хватить удар.
Но наверху царила беспечность, никто всерьез не воспринимал огромный отряд приезжих следователей, скорее всего по аппаратному опыту рассчитывали на очередную кампанейщину, косметический ремонт фасада здания, новой власти – ну, пересажают две-три сотни председателей колхозов, сотню директоров хлопкозаводов, еще тысячу людей рангом пониже, к чьим рукам тоже прилипла золотая пыльца с хлопковых миллионов, на том, мол, и покончат, и все пойдет по-прежнему.
Но Акрамходжаев не был так прост, умел держать нос по ветру, да и из разрозненных бесед со следователями кое-что уяснил, очень помогли выступления в печати, ему доверяли больше чем кому-либо, видели в нем человека, пришедшего расчистить авгиевы конюшни застойных лет. Заведующий Отделом административных органов поделился со своими выводами кое с кем повыше, те абсолютно точно подтвердили его собственную точку зрения, сказав, а что нам бояться, суетиться, ну пересажают мелочь пузатую, а людей из обкомов, райкомов (о людях повыше и помыслить не могли, как о богах), откуда шли прямые указания на приписки, вряд ли тронут, там, мол, все как один партийная номенклатура, депутаты, разве станут принижать партию подозрением?
«При чем здесь партия», – хотел спросить он, но воздержался, тот в самодовольстве все равно ничего бы не понял, думая, что партбилет с депутатским поплавком его охранная грамота от правосудия: воруй – не хочу!
Обеспокоенный размахом следствия в республике, Сухроб Ахмедович направил стопы к Тулкуну Назаровичу. Сенатор понимал, что когда-нибудь его могут обвинить в сговоре с московской прокуратурой, в предательстве интересов своего народа, гибели его лучших сынов, цвета нации, он знал, что на высокие слова и громкие эпитеты в таком случае не поскупятся. Демагогия еще до конца не оцененное оружие, на Востоке им блестяще владеют. Нет, он не хотел ни за кого отвечать, он, как прежде, хотел быть сыщиком и вором в одном лице, душить свободу и быть ее глашатаем.