Как по волшебству из-за кустов вынырнул аккуратненький, поджарый старичок, весь в белом, и, безмолвно поставив на край айвана поднос с чайниками и горячими лепешками, тут же исчез с глаз, растворился. Хозяева великодушным жестом пригласили гостя к столу. В дальнем углу просторного айвана лежали углом мягкие атласные курпачи и тугие подушки, и в этот угол вписывался клетчатый дастархан, прикрытый двумя слоями марли. Один из мужчин сдернул марлю, и перед ранним гостем предстал живописный натюрморт: ваза с фруктами, конфетницы, хрустальные чаши с колотым орехом и миндалем в глубоких индийских чашах из меди, стояли и три разные по цвету и размерам закрытые фарфоровые масленицы, наверное, в них подавали мед к орехам, сметану к лепешкам и варенье, если, конечно, хан к нему не был равнодушен.
Сенатор сразу почувствовал, как проголодался, потому без особых церемоний снял обувь и занял предложенное у дастархана место. Как только разместились на прохладных с ночи курпачах, один из хозяев сделал «аминь», как бы проверяя на прочность атеизм гостя, и стал разливать чай. Пили чай с фруктами, ели обжигающие лепешки с густой домашней сметаной и медом, обменивались ничего не значащими фразами, словно предоставляя друг другу возможность первым задать конкретный вопрос.
Сенатор хорошо разбирался в восточной этике и событий не форсировал, за ним теперь стояла и европейская школа особой дипломатии, почерпнутая у Шубарина. Но все же прокурор удивился терпению своих утренних сотрапезников, как не спросить, кто ты такой и зачем пожаловал, у человека, в прямом смысле свалившегося с неба на святое место у памятника Ленину. «Силен Восток, сильны люди хана», – подумал Сенатор, не спеша отхлебывая прекрасный китайский чай «лунъ-цзинь», воду для самовара, как сообщили хозяева, доставляли специально из горных родников.
Между тем солнце уже заметно поднялось, на улицах Аксая появились люди, иные, пробегая мимо правления, с любопытством поглядывали на людей, сидевших на священном месте. Старичок в белом появлялся дважды, меняя быстро пустеющие чайники, опять он не проронил ни слова. Может, он глухонемой, подумал Сухроб Ахмедович, в королевстве кривых зеркал и такое требование могло предъявляться к обслуге.
Понемногу начали нервничать и суетиться хозяева, один из них даже среагировал на сообщение о времени, переданном по громкоговорителю «Маяком». Наверное, скоро должен был объявиться настоящий хозяин, хан Акмаль и золотозубый постарше в конце концов, без обиняков, по-европейски, спросил: