– Сколько?
Ну? Что за люди? Я еще за дело не взялся, а они уже деньги предлагают.
– Адам, если быть абсолютно честным, я не уверен, что у тебя в ближайшее время такая сумма накопится даже теоретически…
– Ты так много берешь?
– Нет, просто если я не справлюсь, то к тому моменту, как я закончу, у тебя, скорее всего, вообще мало что останется… Просить все деньги вперед тоже как-то неприлично, так что не знаю… Видишь, дело еще не началось, а у нас уже столько нюансов возникает. Я так думаю – может, и не браться вовсе?
– Алекс! – закричали они красиво на два голоса. Мощный баритон Адама великолепно сочетался с сопрано Полины – так бы и слушал этот вопль гармонии мужского и женского начал.
Кажется, наконец-то пробило: в последнем крике Адама я явно различал нотки голоса человека, который почти победил голоса бизнесмена и издателя…
– Я попробую вам помочь. Если получится – с вас причитается, если нет – вы не будете проклинать мое имя, попав в руки палача, идет?
– Палача?!
– У меня плохая дикция? – Я давно заметил, что есть слова, которые люди предпочитают не слышать.
– Ты упомянул палача… – Адам, наверное, всё никак не мог привыкнуть, что события, которые он привык описывать, могут происходить и с ним. С другой стороны, если вспомнить, как и откуда он к нам попал, – его не заподозришь в излишней пугливости.
– Обычно палач присутствует на судебном заседании, и приговор приводится в исполнение сразу после его вынесения. Монарх считает, что это проявление милосердия по отношению к осужденным – чтобы не мучились.
– Зря ты, Алекс, отдал плащ ведьмам, он был бы сейчас как никогда кстати.
(Будто у меня был выбор…)
– Думаю, если наш монарх захочет вас найти, ведьмы вас вытащат – с плащом или без него. Поверьте мне, Адам, Лысая Гора и Корона мало в чём ладят, но что касается поиска сбежавших преступников – здесь они всегда находят полное взаимопонимание.
Главная прелесть военного мундира: как только вы его надеваете, низкий обман превращается в военную хитрость.
Из мемуаров личного портного Наполеона Бонапарта
Видел я дворцы, которые уступали размерами и роскошью скромному дому господина Козырева. Либо я недооценил любовь Глеба Темного к своей дочери, либо капиталы Темного были не единственным источником доходов образцового дворянина.
Ганс и Данила, сопровождавшие меня, изо всех сил пытались сохранить вид утомленных службой гвардейцев, которым давным-давно уже «всё равно». Кажется, им это удавалось лучше, чем мне. Впрочем, лейтенант гвардии имеет право быть нервным, флегматичным, да, собственно, каким угодно – работа у него такая. Встречал нас господин Козырев лично, если не считать двух головорезов, которые с большим трудом заставили створки гигантской двери сдвинуться с места. Кажется, за то же время можно было просто разобрать кусок стены. Для чего, интересно, нужны такие двери, которые ни открыть, ни закрыть.