Саша долго упрашивать себя не заставил и тут же начал читать поэму, которая начиналась, как запомнил В.В., приблизительно так:
Авдотья Игнатьевна Фокина
Живет в коммунальной квартире
И занимает комнату
Квадратных метра четыре.
И все-то ее имущество:
Кровать, табурет, буфет.
И вся ее живность – кошка,
Которой в обед сто лет.
Как понял В.В. из продолжения поэмы, Авдотья Игнатьевна, будучи внешне непримечательной, имела героическую биографию, на фронте была санитаркой и многих раненых вынесла с поля боя. За одного вынесенного вышла замуж, а он после войны спился. Поэма на этом не кончалась, но В.В. хотел послушать кого-то еще. Он покинул группу поклонников Саши и тут же попал в группу, где гений в вязаной кофте со штопаными локтями читал тексты, называя их стихозами. Один стихоз был такой:
Где-то шло кое-что,
Не имеющее названия.
Куда шло – неизвестно.
Зачем – неведомо,
Но все-таки шло.
А был ли в том смысл?
Не было.
А в чем он есть?
– Ни в чем, – сказал рыжий толстяк в тяжелых очках.
– В том-то и дело, – согласился гений. После чего, сам себя высоко оценив, сказал, что его стихозы являют собой последнее слово в литературе. И по просьбе слушателей прочел следующий стихоз, на этот раз в рифму:
Зуб болит. Мне это неприятно.
Часть меня болит, и я воплю.
Наши зубы пусть хоть все болят, но
Мой болит, и, значит, я болю.
Попрошу дантиста, чтоб помог мне
Пусть он зуб мне этот удалит,
Пусть его отправит на помойку
Без меня пусть там он сам болит.
– Гениально! – сказал рыжий. – Это напоминает мне раннего Маяковского.
– Чушь! – возразил другой, тоже очкарик. – Чистый Хлебников…
Тут вмешался в дело пожилой неудачник, из тех, кого называют чайниками:
– А я все– таки не понимаю, для чего это? О чем это стихотворение говорит, чему оно нас учит?
– А чего ж тут не понимать, – отозвался другой чайник с потертым портфелем. – По-моему, все ясно. Стихотворение говорит нам о том, что больной зуб надо немедленно удалять и выкидывать. Как всякие чуждые нам элементы: тунеядцев, воров, стиляг. Правильно я говорю? – спросил он у автора.
– Нет, – устало сказал автор. – Неправильно. В моих стихозах нет никакого второго смысла. А первого, впрочем, тоже. Они принципиально бессмысленны.
Тут по залу прошел шум, на разные голоса зазвучало имя: Зиновий Матвеевич, Зиновий Матвеевич, и В. В. увидел нового персонажа. Небольшого роста, полноватый, лысый, быстрый в движениях человек лет сорока, в потертом ратиновом пальто с большим чернильным пятном на локте, в малиновом кашне и с раздутым портфелем под мышкой стремительно пересекал пространство, сопровождаемый свитой из поэтической молодежи. Из всех углов к нему сразу кинулись разные люди, он, ни на секунду не замедлив движения, торопливыми кивками и краткими репликами отвечал на почтительные приветствия ожидающих. Это был художественный руководитель литературного объединения «Семафор» Зиновий Матвеевич Мыркин.