Чемодан раскрыли, обыскали, все проверили, моими больничными шмотками не заинтересовались, но на дне нашли «Чонкина», книгу, которую я брал в больницу, чтобы пересмотреть кое-какие главы. Увидев книгу, таможенник сразу ее схватил и посмотрел выходные данные.
– Парижская книжечка? – спросил он уважительно.
– Да, да, парижская, – сказал я. – А что?
– Придется конфисковать, – вздохнул таможенник.
– Ка-ак конфисковать?! – заорал я. – Как это конфисковать?
– Ну а что же делать? – сказал таможенник. – Посудите сами, разве мы можем пропускать такие книги?
– Но почему же нет? Ведь у вас перестройка, гласность.
Я не понял, что он ответил, и вообще мне стало не до него, потому что увидел себя на остановке автобуса, где возникли мои мама и папа, мама молодая в темном платье и в берете, слегка заломленном на левое ухо. Губы у нее были чуть-чуть накрашены, она это сделала для меня, я в детстве ее всегда просил красить губы. Чего папа, конечно, не одобрял. Впрочем, сейчас ему было, пожалуй, не до того. Он стоял передо мной в старой телогрейке, грязных ватных брюках и рыжих сбитых бутсах без шнурков. Странно усмехаясь, он спросил: «Мальчик, как тебя зовут?» Я сказал, что меня зовут Вова, но мальчиком я был очень, очень давно, в какой-то прошедшей жизни, и вообще неизвестно, был ли то действительно я. Тут подошла ко мне маленькая девочка в шелковом таджикском платье, это была Галя Салибаева. Когда она приближалась, из-за всех углов выскочили отвратительные мальчишки и стали кричать: «Тили-тили тесто, жених и невеста». Я очень рассердился, стал топать на мальчишек и гнать их прочь. «Не сердись на них, – сказала Галя. – Тем более что они глупости говорят. Ты мне не жених и я тебе не невеста, я вышла замуж за прокурора». Мне это сообщение показалось одновременно и неприятным, и смешным, потому что представить себе Галю, вышедшей замуж за прокурора, было никак невозможно, но смеяться было некогда, потому что появились и стали ко мне подходить с поздравлениями Элиза Барская, Антон Рыбников, Валя Петрухин, каменщик Григорий и Зиновий Матвеевич Мыркин, который предложил мне прочесть стихи. Я собирался прочесть стихотворение «Море», но мое внимание отвлек мальчик лет четырнадцати или даже меньше в форменной синей шинели с буквами «РУ-8» на петлицах. Шинель была потерта, хлястик оторван, рукав в известке, под глазом синяк и губа разбита.
– Что с тобой? – спросил я.
– Ничего, – сказал он.
– Кто тебя так разукрасил?
– Никто.
– Он никогда не скажет, – вмешалась мама. И погладила ремесленника по голове. – Ну ничего, Вова, – сказала она ему, – вот ты вырастешь, будешь большой и сильный…