— Ну дает! Вот цирк-то! Это как же по такому пеклу сутки трястись в тесноте, да еще и в жестяной коробке? А в Кандагаре — там, вообще, жара за пятьдесят градусов, меньше не бывает! Помрешь через час!
— Кто-то ему попытался сказать и про подрывы на фугасах, и про гранатометы, но Дубовин и слышать этого не хотел. Всех усадить в десанты — и точка! Но, как видишь, сам сидит сверху и толпа «шестерок» вокруг, наверное, уже убедился в глупости своего распоряжения, — улыбнулся я.
— Они все как из Союза приедут, то такие умные, но война их быстро обламывает, — констатировал Игорь. — Одно спасение от глупых приказов — их полное неисполнение.
— Все зависит от конкретного человека. Иной негодяй и сам понимает ненужность распоряжения, но продолжает гнуть свою линию. А другой доходит до порога глупости и останавливается, дает отмашку — «отставить». Ошибки признавать всегда тяжело, особенно высокому начальству, если ты много о себе возомнил и считаешь себя личностью исторического масштаба. Вершитель судеб, полководец, титан гигант мысли — вот головенка и закружилась, — сказал я с горечью.
***
Рисовая каша под громким названием «плов» не удалась. Что можно туда добавить? Мелко нарезанное сало из баночки, паштет, сушеные морковь и лук.
— Якубов, где сушеные лук и морковку взял? — спросил я.
— На складе у земляка, отсыпал немного, еще специй захватил, но мяса нет, тушенки — тоже. Как сделать вкуснее? Может, подстрелим кого-нибудь? — улыбнулся узбек.
— Кого, Гурбон? — тяжело вздохнул я. — Разве что Зибоева: в нем мяса много, гораздо больше, чем в Свекольникове.
— Я предлагаю курицу достать, — сказал повар.
— Где, в кишлаке? Чтобы через полчаса бушующая демонстрация вокруг нас ходила и камнями забрасывала. Кишлак-то ведь не брошенный, — отказался я от его авантюрной идеи.
— Потихоньку похожу вдоль реки, может, кто и попадется. Гуси, куры бродят всегда без присмотра, где хотят. Потери одной птицы жители не заметят.
— Зато я замечу потерю тебя самого. Забыл, как за одну корову было четыре ошкуренных и выпотрошенных трупа?
— Нет, не забыл. Но, то же корова, а тут всего курица, — продолжал гнуть свою линию Гурбон.
— У азиатов воровство — страшный грех, камнями забьют! Нет! — отказал я в просьбе.
— Я тоже азиат и мусульманин, — широко улыбнулся Якубов.
— Ты — не настоящий, ты — советский узбек, к тому же глупый городской романтик! Прекрати даже мечтать о мясе. Что-нибудь придумаем. Завтра тушенку Берендей привезет. Может быть.
— А может и не приехать, — произнес с сомнением Гурбон.
— Допускаю и такое, вот тогда и пойдем к аборигенам в гости, пусть сами угощают, но без воровства, — поддержал меня взводный.