***
Проще всего со СМЕРТЬЮ. Досадно осознавать, что развитие медицины продлит жизнь человека уже совсем скоро. Досадно потому, что мы не успеваем к этому продлению: нас оно не коснется. Что ж, пусть отпрыски наслаждаются днями рождений в 100, 150, 200, может, даже 250 лет... Увы, никакие успехи трансплантологии, терапии, фармакологии, экологии не смогут далее существенно продлевать эту самую жизнь, ибо наукой давно уже доказано существование генов смерти. Хомо Сапиенс, как и любой другой биологический вид, содержит в своих хромосомах ограничители. И геноинженерия тут окажется бессильной: даже у металла есть возраст старения, что ж тут говорить о субстанции более хрупкой. Природой так и предусмотрено, чтобы мы рождались, дабы умереть, освободить нишу потомкам, раскручивая спираль эволюции. Мы преодолеваем факт «делейта», передавая свои гены — это и есть наш дерзкий ответ Неизбежному. А кроме того, оставляем после себя дела и творения: только они могут жить вечно, если на то заслуживают. А вот СТРАХ перед смертью, увы, останется. И, может быть, будет еще более горьким, ибо в наше время можно устать от старости, ее запретов, неудобств и тем самым смириться с ней — в будущем же старость станет более юной, более комфортной и менее утомительной: так чего бы еще не пожить? И еще о горечи. В прошлом человек мог не бояться смерти, если ВЕРИЛ в загробную жизнь: вспомним, как запросто отправлялись в мир иной с мечами в руках язычники-викинги или с улыбкой на устах отдавали себя на растерзание львам первые христиане. Я проклинаю свой атеизм, лишивший меня иллюзии воссоединения с дорогими мне отцом и матерью: но что поделаешь? Конечно, развитие наук вовсе не прямо пропорционально развитию трезвого взгляда на роль могильных червяков (вспомним переполненные стадионы наших просвещенных граждан во время сеансов шарлатанистых чумаков экстрасенсорики), но в тенденции я уверен. И столетия спустя человек будет дрожать перед старухой с косой — дрожать еще сильнее...
***
Теперь о НАСИЛИИ. Увы, ничем порадовать грядущие поколения не смогу: по моему твердому убеждению, перспектива здесь нехорошая. Человечеству понадобились тысячелетия, чтобы от первобытной, полузвериной еще жестокости матриархата перейти к соблюдению догм «не убий», существующих в разных религиях как основа. Так длилось веками вплоть до нашего столетия, где две мировые войны, а затем и куча т.н. локальных конфликтов (на самом деле — весьма глобальных) не приучили массы к убийствам, агрессии, воспитав целые поколения головорезов. Развитие науки также дефлорирует бедную мораль — она просто не поспевает за техническим прогрессом. Дело не просто в ядерном, лазерном или психотропном оружии — мы привыкли видеть плоды применения орудий убийства через экраны телевизоров; убийца все больше абстрагируется от процесса убийства. И если в теленовостях нет агоний, то это уже преснятина... Увы, все это начинается с младых лет. Так, например, современные компьютерные игры, в которых наши чада начинают испытывать наркоманическую зависимость уже с пеленок, с точки зрения доброты просто ужасны — они приучивают с младых лет «мочить» все подряд, воспитывают привыкание к убийству. Так, например, знаменитая игра «Дум» и «Дум-2» (в свое время подло искусившая и меня) населена натуралистическими мерзостями казней и крови, и когда кончаешь очередного монстра — тот трехмерно корчится в муках... Но, впрочем, об этом писано-переписано, и сколько существует спекуляций на тему насилия, перерастающего в Апокалипсис... Будем надеяться лишь, что жатва агрессий не будет слишком фатальной и позволит цивилизации выжить, сковав Зло ошейниками законов и продуманной системой модификации поведения. А конфликт возможен тогда, когда общество действительно сможет обнаружить гены агрессивности у ребенка и возникнет вопрос — что делать с потенциальными Чикатило и Оноприенко, еще не совершившими своих гнусных деяний? Тема моей докторской диссертации была связана с подобными исследованиями, но тогда наши чаяния разбились о неимоверную сложность психической структуры человека; в будущем прогресс генетики и психологии дойдет до постановки вопроса «Что делать?» и на этом споткнется. Ибо ответа нет.