Стоял один из тех удушливо-жарких дней, что порой случаются ранней осенью. И, казалось, все студенты до единого высыпали во двор и расселись на крыльце столовой. А потому Ольга поставила шесть чашечек с кофе на поднос и повела своих одногруппников к статуе волшебника Поликанта. Все устроились на пьедестале, за исключением Эльды, которая разлеглась у ног своих товарищей. Грифонша то наклонялась и потягивала кофе через соломинку, то поднимала свой золотистый клюв и принюхивалась к осенним запахам, которые приносил из-за города слабый, ленивый ветерок. Ветерок пах грибами и соломой, и эти ароматы отчего-то будоражили Эльду; она и сама не знала, в чем тут дело, но тем не менее ее хвост все время подергивался.
— Очаг и сковородку... — сказала Клавдия. — Все это добыть нетрудно, если только мое невезение мне не помешает. Странно все-таки: ведь тут, в университете, множество магов! Неужели никто из них ни разу не пытался сделать здешнюю еду хоть чуточку повкуснее?
— А это мысль, — пророкотал Рёскин, который сидел и болтал ногами, не достававшими до низа пьедестала. — Непременно так и сделаю, только сперва надо узнать как. Обещаю и клянусь. Жаркое на углях и мидии с чесночком. А?
— И свежевыловленную форель с зеленым соусом! — мечтательно вздохнула Ольга.
— А я никогда не ела мидий, — сказала Эльда. — Они вкусные?
— Тебе понравятся, — заверил ее Фелим. — Твой клюв прямо создан для того, чтобы открывать ракушки.
— И пирог с курятиной! — сказала Клавдия. — А что на десерт?
— Клавдия, прекрати эти разговоры о еде, — попросил Лукин. — Ты лучше скажи, что мне с Вермахтом делать. Если он еще хоть раз назовет меня «подержанной курткой», боюсь, я не удержусь и разверзну у него под ногами дыру в милю глубиной.
— Да-да, — согласилась Эльда. — А если он еще хоть раз назовет меня «животным», я его укушу!
— Надо подумать.
И Клавдия наклонилась, обхватив обеими костлявыми руками острое колено. Глаза у нее сделались совсем зеленые, как всегда, когда она впадала в задумчивость. Ее волосы, унаследованные от матери-болотницы, казалось, зажили собственной жизнью: каждая черная прядь извивалась, точно и впрямь была живая. Ее одногруппники хранили почтительное молчание. Они уже знали, что когда Клавдия так выглядит, это значит, она вот-вот скажет что-то очень ценное.
— Я слышала, — сказала она наконец, — что волшебник Вермахт — самый молодой из преподавателей университета. Подозреваю, он этим ужасно гордится. Я думаю, что он довольно несчастный человек.
— Несчастный! — взревел Рёскин. Студенты, сидевшие на крыльце столовой, вздрогнули и обернулись в его сторону. — Я щас расплачусь!