Примерно в этот момент я попытался заставить ее заткнуться, положив трубку обратно на телефон, но это не помогло. Ее голос по-прежнему не умолкая гремел на весь коридор. Она продолжала распространяться о том, какой Романов слабохарактерный и как ему нужна достойная женщина, которая его поддержит. Минут пять я сидел на полу и слушал, думая о том, как неудивительно, что Романов ее бросил, и гадая, как все-таки ее заткнуть. Я был еще слишком сонный и соображал плохо, но чувствовал, что ее голос доносится сюда с помощью магии откуда-то из-за моего правого плеча. Тут все делалось с помощью магии. Это навело меня на мысль. Я вздохнул и снова снял трубку.
Она к тому времени разозлилась. Она орала:
— Романов, отвечай, слышишь?! Если не ответишь, можешь быть уверен: я сделаю именно то, что обещала! Я ведь тоже могу манипулировать магией, знаешь ли! Если ты по-прежнему будешь упрямиться, я возьму в свои руки всю власть, которая мне доступна, и тогда ты пожалеешь! Возможно, у меня на это уйдут годы, но я это сделаю, и тогда — берегись! Меня уже тошнит от твоего отношения…
«Куда-ах-тах-тах-тах-тах!» — думал я, тщательно прослеживая линию, по которой ее голос поступал в дом, и когда я ее нащупал, я вроде как отвернул линию в сторону, наподобие того, как переводят стрелки в часах. Ее голос сделался сперва хриплым, потом ослабел, потом превратился в прерывистый шепот и наконец совсем умолк. Я чувствовал, что жена Романова по-прежнему что-то говорит, но теперь она говорила совсем не в том направлении. Ее голос уносился куда-то в море, и в коридоре снова воцарились тишина и покой.
«Кайф какой!» — подумал я и побрел, кутаясь в полотенца, разыскивать свои шмотки.
Шмотки высохли, но сделались жесткими, как картон. Пока я разгибал их, чтобы снять с труб, у меня создалось впечатление, будто трубы теперь больше похожи на обыкновенные, но я все еще плохо видел, поэтому уверен быть не мог. И кухня, когда я туда добрел, выглядела иначе: как-то меньше, что ли. Но мне нужно четыре чашки кофе, прежде чем я сделаюсь похож на человека, и я отдал приоритет кофе. Я ориентировался по нюху. Нюх у меня хороший. Я нашел банку с кофе, кружку и ситечко, а пока я разыскивал чайник, раздался звон — звон исходил от блестящей черной духовки, внутри которой горел огонь; вчера вечером я ее точно не видел. Я заглянул туда и обнаружил внутри свежеиспеченный хлеб.
«Неплохо!» — подумал я и принялся вынюхивать масло.
Эти поиски привели меня к окошку над раковиной, где стояла масленка, погруженная в миску с водой, чтобы масло не таяло. Пока я нащупывал масленку, окошко распахнулось и в него сунулось что-то липкое и гибкое, которое попыталось вцепиться мне в лицо. Я шарахнулся назад и едва не взвизгнул. От ужаса глаза у меня распахнулись сами собой. Сердце отчаянно забилось, и я в мгновение ока пришел в нормальное состояние. Потом оказалось, что это было к лучшему, но в тот момент я изрядно разозлился. Быть сонным и просыпаться постепенно — это моя личная роскошь, а липкое и гибкое оказалось всего-навсего хоботом Мини, которая пришла проверить, не помер ли я тут за ночь.