— Ты же сказал, будто черная она у меня. Какой интерес туда глядеть? — хмыкнул Глеб. — Чего такого я увижу.
— Верно я сказал, — согласился Константин. — Вот мрак ты этот свой и увидишь. Сплошную черноту. Бездну. Попытаешься вглядеться, чтобы хоть что-то узреть, но не сможешь. И очей отвести в сторону тоже не сумеешь, ибо манит тебя эта бездна. И долго ты в нее заглядывать будешь, дьяволу на потеху. А потом сама бездна в тебя заглянет. И страшен будет ее взгляд, ибо не в силах человека вынести то, что пока не дано ему Богом...
Гадючьи глазки буравили Константина, ввинчиваясь, впиваясь в него зло, и, наконец, Глеб, не выдержав, истошно заорал, вскакивая на ноги:
— Довольно!
Тут же он повалился назад на земляной пол, с испугом пролепетав, растерянно глядя на Константина:
— А я ног не чую вовсе.
— Отсидел, поди, — усмехнулся тот.
Глеб будто отрезвел. Уверенно вытянув ноги вперед, давая время восстановиться кровообращению, он откинулся слегка назад, опершись на руки, и задумчиво произнес:
— Вишь ты, как оно все завертелось. А я ведь, брате, еще с весны засомневался. Подменили младшего моего, думаю.
Настала пора вздрагивать от неожиданного изгиба Глебовой мысли Константину, а будущий палач продолжал:
— Мед хмельной потребляет, да еле-еле. Девка ядреная идет мимо, а ты и не глянешь в сторону ее. На охоту ездил последний разок аж в студенце самом. Из слуг да дворовых своих хоть бы одного зашиб. За всю пору ни единого разочку не только изувечить кого или прибить слегка, для острастки, даже рукой не тронул. Да какое там рукой, перстом не ткнул. Опять же сыновец[67] мой Святослав от ученья тяжкого не бегает, как ранее. Пытаю его как стрый: «Скажи, чего это ты так умучиваешься, читая Библию или иную какую книжицу?» Он же степенно ответствует, что князь-батюшка так повелел. Опять же невесть кого без роду-племени привечать стал. Один гусляр чего стоит. Воев в дружину чуть ли не из канавы подбираешь. Да что там. Чтобы все перечесть, — махнул он рукой досадливо, — перстов на ладонях не хватит.
— А ты на ногах еще добавь, — посоветовал Константин.
Глеб шутку понял и, странное дело, почти не обиделся. Даже продолжить ее попытался:
— Так неудобно. Как счет вести, так разуваться надо. А надумал я вот что, — вернулся он к своей мысли. — Собрал я все перемены, что с тобой случились, воедино и понял — не может человек так перемениться, да еще за столь краткий срок. Это ведь не молния какая на единый миг сверкнула, ан глядь — а ее уж нет. Стало быть, ты... — и вдруг резко, без малейшего перехода, повелительным тоном приказал: — А ну, перекрестись! — и отпрянул слегка, наблюдая за реакцией Константина, но когда тот спокойно и уверенно осенил себя крестом, сокрушенно протянул: — Стало быть, ты не сатана, — и расстроенно вздохнул: — А жаль.