Всевед никогда не был болтлив, знал цену языку женщины, но в Братстве существовало неписаное правило. Впрочем, они все были неписаные, передаивались из уст в уста, и одно из них гласило: «Если знаешь то, о чем тебя спрашивает человек, принесший весть от богов, ответь правдиво, ибо неведомо, у кого в этих познаниях нужда возникла — то ли у самого гонца, хоть и невольного, то ли у тех, кто послал его. И отвечать надлежит до тех пор, пока на небе ночном луна не появится. Ежели дело в новолуние происходит, то каждую ночь, покуда узенький серпик молодого месяца своей полоской не блеснет».
И хотя Братство их испокон веков было исключительно мужским, но правило-то не оговаривало, что если вестник богов окажется женщиной, то уста надлежит на глухой замок затворить. Впрочем, таких вестников до сегодняшнего дня в жизни Всеведа всего двое и было, да и жили они потом недолго — умирали в одночасье от незримой печати, наложенной на них одним из властных богов словенских. Ибо тяжела и непосильна была ноша, заставляющая все свои жизненные соки вместо многих лет в одночасье растратить, с вестью поспешая.
Потому Всевед даже немного жалел юную девушку и, рассказывая ей свою самую заветную тайну, мало опасался излишней огласки. Уверен был, что жизни ей осталось не более как несколько месяцев, если не дней.
К тому же если все пойдет так, как и должно, то это уже не будет иметь особого значения, и сказ про посох Перунов, который лишь посвященным видится доподлинной своей сутью, то есть копьем, всерьез никто никогда не воспримет. И тем более никто не поверит, что копье это способно как врачевать, так и убивать безжалостно, однако главное его предназначение — послужить смертоносным оружием в беспощадной борьбе со Змеем, несущим мрак и ужас. Именно для того он и был вручен первому из волхвов в далекие незапамятные времена самолично Перуном.
Так ли оно было на самом деле, Всевед, невзирая на свое прозвище, ко многому обязывающее, утверждать наверняка не решился бы. Уж очень много лет с той поры миновало. Сам он, во всяком случае, принял посох от своего предшественника. Было это без малого семьдесят лет назад, когда сухой телом и жадный до чужого добра князь Юрий, прозвищем Долгорукий, упрямо стремился в стольный Киев, но, едва усевшись в старейшем из градов Руси, вновь и вновь был безжалостно изгоняем взашей более удачливыми соперниками. О ту пору много таких дубрав заповедных было — что на Рязани, что близ Мурома, что во Владимиро-Суздальской земле, и верховный жрец Братства имел силу десятикратную в сравнении с ним, Всеведом. Но не уберегся однажды, и случайная стрела вошла ему как раз под сердце. Но смутила тогда молодого волхва не столько нелепая гибель своего предшественника, сколько еще более случайное собственное спасение. Он стоял перед старцем и за один миг до полета стрелы сошел с пути.