Он, помнится, долго горевал оттого, что погиб человек куда более достойный, нежели сам Всевед, едва-едва вкусивший малую толику секретов и заветных таинств, однако был успокоен мудрым словом одного из вековечных старцев, неотрывно сидящих у капища Перунова, ибо сойти с места сил у них уже не осталось.
— Ты не ушел от своей стрелы, — прошамкал беззубый патриарх, с легкой завистью глядя на молодого — едва-едва сорок лет исполнилось — Всеведа, искренне оплакивающего гибель верховного жреца. — От своей стрелы уйти никому не дано. Ныне же тебя Перун подтолкнул, дабы ты не помешал полету чужой.
Лишь после тех слов Всевед успокоился. Правда, потом он опять встревожился, ибо все не было и не было встречи и битвы с лукавым Змеем. К тому же знал он, что если ему такого испытания не выпадет, то посох — копье свое Перун самолично отберет. А тут уж незадачливому волхву не чертоги бога-воина светят, а мрачные покои подземного властелина Чернобога. И уж совсем было настроился Всевед на ужас и тьму, ждущую его после смерти, как вдруг такая радостная весть. Немудрено, что он так возликовал.
Едва они прибыли в стаи, где, несмотря на ночную тьму, царило изрядное возбуждение, как волхв бодрым шагом, будто это не он минутой раньше нещадно бился сухим старческим седалищем о конский круп, направился в шатер Ратьши. Странно, но пропущен он был без слов.
У Доброгневы даже сложилось впечатление, что усатый дружинник, стоящий на часах, вовсе не заметил седобородого старца. Впрочем, пробыл он в гостях у воеводы недолго. Спустя каких-то пятнадцать-двадцать минут Всевед уже вышел из шатра и направился прямиком к стенам Рязани, попутно увлекая с собой Доброгневу. Та в каком-то непонятном оцепенении двинулась следом, даже не спрашивая, куда волхв ее ведет. Впрочем, в этом загадочном столбняке, судя по всему, пребывала не только одна она. На пути у Всеведа были не одни ворота, крепко запертые и охраняемые бдительными дружинниками, но везде он проходил невозмутимо, без малейшего окрика. Старик останавливался перед каждыми воротами буквально на несколько секунд, которых ему вполне хватало, чтобы высоко поднять вверх свою правую руку, держа ладонь открытой, затем прижать ее к своему лбу, после чего переместить еще ниже, в район груди. Тут же либо со скрежетом приоткрывались ворота, либо с легким скрипом какая-нибудь неприметная калитка близ них, и два путника шествовали дальше.
Один лишь раз он задержался чуть дольше. Последнюю дверь, которая вела в поруб, где и томился князь Константин, никто изнутри не открыл. Тогда Всевед дважды взмахнул посохом, перечертив наискось створку огненным концом. Тяжелая дубовая дверь слегка помедлила, будто решая, как ей быть, и, наконец, придя к какому-то окончательному выводу, рухнула наземь к ногам волхва.