Удивленно глядя на Константина, Глеб коротко хмыкнул, потом сказал:
— Насчет ладей — тут ты, пожалуй, прав. Оно и впрямь лучше. А с людьми Изяславовыми... Они с ним трижды Пронск обороняли и за князя своего в огонь и воду. Их купить невозможно, а ежели живьем брать — моих воев много поляжет. Народ-то у него бывалый, в ратях да сечах испытанный. Просто так повязать себя они не дадут.
— А я на что? — возразил Константин. — Мы же неожиданно да сразу все вместе навалимся. Пока опомнятся, глядь, ан уже и повязаны. И ладьи целы останутся.
— Ну, быть посему, — согласно кивнул Глеб и задумчиво прищурился. — Что-то я нынешний год тебя, брате, и вовсе не признаю. Будто подменили в одночасье. Случись такая встреча, скажем, в прошлом году, так я уверен был бы, что ты — только не серчай, я ж любя такое говорю — непременно полупьяный приехал бы, да еще с бабой какой-нибудь. Ныне же и к хмелю умерен, и до женок не больно охоч.
— Так я... — замялся было Константин, но потом нашелся: — После раны у меня все это началось. Тяжела больно оказалась. Пока лежал, было время всю прошлую жизнь осмыслить.
— Ну-ну. И что надумал?
— Да то, что остепениться давно пора. Вон сколько девок бегает, разве каждую успеешь погладить. А что до медов хмельных, так лекарка мне пить воспретила. Строго-настрого наказала не притрагиваться ни в коем разе, мол, во вред пойдет. К тому же я и сам чую, коли одну чашу опростаю или две-три, то еще куда ни шло, а ежели пять-шесть или больше, то и впрямь худо делается.
— Так после попойки не тебе одному, всем худо делается, — возразил, улыбаясь, Глеб.
— Всем после, а мне чуть ли не сразу. Как оно там в животе уляжется, так и начинает колобродить, — не согласился Константин. — Мутит всего, да так сильно, что белый свет не мил становится.
— И говорить ты стал как-то иначе, — не унимался Глеб. — Раньше, только не серчай на слово правдивое, столь разумных речей я ни разу от тебя не слыхивал, а ныне, людишки сказывали, и гнев свой удержать можешь, и суд княжий разумно ведешь. Да, чуть не позабыл, с боярином Житобудом ты сам такую славную шутку измыслил, или подсказал кто?
— Это ты про мену? — уточнил Константин и, улыбнувшись, тут же прикинул, что, пожалуй, правду открывать не стоит. — Онуфрия мысль была. Видать, зуб у него вырос на Житобуда, вот он и обронил как-то намеком, ну а я запомнил.
— Ишь ты, — крутанул головой Глеб и, задумчиво глядя на брата, протянул: — А ведь ранее ты бы ни в жизнь не сознался, что такая хорошая задумка и не твоя.
— Негоже врать-то, — возразил Константин. — Да и глупо. Тот же Онуфрий, если ты его спросил бы, сразу и рассказал бы тебе, как оно на самом деле было. А солгавшему в малом и в большом после веры не будет.