Это был старый урановый рудник, давно заброшенный. В прошлом веке здесь добывали еще и вольфрам, затем его запасы иссякли. Уран еще оставался, но с началом массового применения водородного топлива утратил свое значение. Рудник закрыли, рабочие разъехались, документы сложили в разные архивы, а некоторые просто выбросили. Мы долго не могли отыскать даже плана рудника и рудничного поселка. Жители окрестных сел обходили рудник стороной, боясь облучиться. Об этом месте вообще ходила дурная слава. Рассказывали, что по ночам отвалы горят зловещим зеленым пламенем, что по поселку бегают огромные крысы-мутанты, что человек, попавший в те места, теряет ориентировку, утрачивает волю и никогда уже не может вернуться обратно. И еще старожилы рассказывали, что там можно встретить призраки замученных — ведь рудник строили в незапамятные времена, работали там заключенные, а может, каторжные, без всякой защиты, и людей не успевали хоронить. Да нет, какие каторжные — немцы строили, пленные, их сюда целыми эшелонами гнали, мой отец маленький был, сам видел, и все они в тех шахтах остались. Ну, не знаю, немцы или поляки ссыльные, только давеча выхожу я к болоту, а он стоит: весь в струпьях, глаза красным горят, по телу черви ползают… Да как же ты за километр червей-то углядел? Ближе ведь не подходил, верно? Не бреши, не срами перед чужим человеком, верно говорю: видел, как тебя. И Николай видел.
Я расспрашивал и Николая, и Василия — всех, кто мог что-то рассказать. Последние дни я только и делал, что выслушивал подобные рассказы — внимательно, не перебивая, наоборот, переспрашивая подробности, нанося на карту места, где видели призраков. Я нисколько не сомневался в их существовании. Пожалуй, новых обитателей рудника и в самом деле можно было считать призраками. Они не боялись радиации — ведь их великий Учитель, могучий князь силы, уверил их, что может справиться с ее вредными последствиями; более того, он верил, что небольшие дозы облучения стимулируют проявление у его учеников новых феноменальных способностей.
Не знаю, радиация тут была виновата, или почва здесь была такая, но по мере приближения к руднику тайга становилась все гуще, все непроходимее. Ельник стоял стеной, мелкий осинник рос как трава, между стволами руку не просунешь, не то что пройти, — а ведь нам требовалось не просто пройти, а проскользнуть, просочиться неслышно, словно утренний туман. Незамеченными выбраться к опушке и залечь там: нашей группе, Хендерсотгу, Новаку и еще двоим, прибывшим только вчера, их имен я не запомнил. Там, на опушке, нам предстояло провести остаток дня, наблюдая, уточняя дальнейшие действия. Мы ведь не знали о противнике почти ничего — распорядок дня, привычки, выставляют ли на ночь часовых. Мы не знали даже, сколько их, в каком именно здании они живут. Наблюдать, копить информацию, готовить силы, чтобы с наступлением темноты подобраться как можно ближе, обстрелять их жилье гранатами с паралитическим газом — и схватить. Таков был план.